Джон Вердон. Питер Пэн должен умеретьДэйв Гурни – 4
С приливом достигаем мы успеха. Когда ж отлив наступит, лодка жизни По отмелям несчастий волочится
Задолго до начала убийств
У него, президента, всегда под рукой была бы ядерная кнопка. Одним движением пальца он мог бы запускать ядерные ракеты. Уничтожать целые города. Мог бы положить конец вонючему человечеству. Стереть все с этой чертовой грифельной доски – начисто. Однако с возрастом пришло осознание своих перспектив, более реалистичное понимание возможностей. Он понял: до спускового механизма ядерного оружия ему не дотянуться. А вот до других спусковых механизмов – запросто. Раз за разом, выстрел за выстрелом – так много чего можно добиться. И пока он думал обо всем этом – а в подростковые годы он не думал почти ни о чем другом, – планы на будущее медленно обретали контуры. Теперь он знал, кем станет, когда вырастет, – что будет его сферой деятельности, его искусством, областью совершенства. А это уже немало, поскольку до тех пор он не знал о себе почти ничего, не ведал, кто он и что он. У него не осталось почти никаких воспоминаний о том, что было в его жизни до двенадцати лет. Только кошмар. Кошмар, повторяющийся снова и снова. Цирк. Его мать, совсем крошечная – меньше всех прочих женщин. Ужасный смех. Музыка с карусели. Басовитый, неумолчный звериный рык. Клоун. Огромный клоун, который дал ему денег, а потом сделал ему очень больно. Сипящий клоун, чье дыхание отдавало рвотой. И слова. В кошмаре они звучали отчетливей некуда – как острые осколки льда, разбитого о камень. «Это наш секрет. Скажешь кому, я тебе язык вырву и тигру скормлю».
Невозможное убийство
Тень смерти
Такой месяц у кого угодно притупит ощущение времени и пространства. Погода словно бы подпитывала внутренний разлад Дэйва Гурни, его неуверенность насчет собственного места в жизни – разлад, что начался три года назад, когда Дэйв ушел из Департамента полиции Нью-Йорка, и усилился, когда они с Мадлен переехали из города, где оба росли, учились и работали, в сельскую местность. И вот сейчас, в первую неделю августа, когда близился пасмурный вечер, а вдалеке рокотал гром, Дэйв с Мадлен поднимались на Барроу-хилл по грязной разбитой дороге, что соединяла меж собой три небольшие каменоломни, давным-давно заброшенные и поросшие дикой малиной. Устало плетясь за Мадлен к невысокому валуну, где они обычно останавливались передохнуть, он старался по мере сил следовать извечному ее совету: «Смотри по сторонам. Тут так красиво. Расслабься и впитывай красоту». – Каровое, да? – спросила она. Гурни захлопал глазами. – Что? – Да озеро же. Мадлен кивнула на глубокий спокойный водоем более или менее правильной округлой формы, образовавшийся на месте выработанного много лет назад карьера. Он тянулся от того места у тропы, где они сидели, до полосы водолюбивых ив на другом берегу – зеркальная гладь футов около двухсот в поперечнике, с почти фотографической точностью отражающая плакучие ветви деревьев. – Каровое? – Я тут прочла дивную книгу о пеших прогулках в шотландских горах, – с энтузиазмом отозвалась Мадлен, – так там автор то и дело натыкается на «каровые озера». У меня сложилось впечатление, это что-то вроде озерца средь скал. – Хм-хм. Повисла долгая пауза. И снова Мадлен первой нарушила молчание: – Видишь вон там, внизу? По-моему, курятник надо строить именно там, прямо рядом с аспарагусом. |
