Жадно посасывая и еще окончательно не проснувшись, он подумал, что это уж точно самый великолепный способ просыпаться, и ахнул, когда она умелыми, энергичными движениями стала поглаживать его фаллос. Все еще не открывая глаз, все еще ощущая себя странно вялым и заторможенным, он перекатился на нее, обхватил руками и крепко прижал к своему телу.

Она была такой скользкой, теплой и готовой.

Мгновением позже где то в глубине его разума появилось осознание чего то странного. Щекотавшие его лицо волосы показались ему другими, более грубыми, не такими шелковистыми. Губы под его губами казались мягче, не такими плотными, а талия не обхватывалась ладонями…

Он приподнял голову и открыл глаза.

На мгновение, когда его взгляд уперся в молочно белое лицо Софии, он решил, что это ему снится, и вдруг понял, что действительно видит перед собой Софию. Он замер, и только его фаллос продолжал пульсировать на ее набухшей плоти. Он ошарашенно уставился на нее.

Она обхватила его бедра и выгнулась к нему,

Бретт вырвался от нее как ошпаренный.

Что он наделал?

Она жалобно застонала:

– Нет, не оставляй меня. Еще, еще!

Что, черт возьми, он делает в постели Софии, если он лег спать со своей женой? Бретт с трудом уселся, глядя на нее со смесью отвращения и презрения. Его обуяла ненависть к самому себе. Потом возникла мысль: Боже милостивый, а где же Сторм?

Он взглянул на окна и увидел, что уже день. Ладонь Софии обхватила его плоть, а губы скользнули по его бедрам. Бретт толкнул ее и встал.

– Что происходит, черт побери? – в ярости заорал он Его голова раскалывалась. Она улыбнулась:

– Разве ты сам не видишь, саго? – Она соблазнительно потянулась. Ее превосходное тело поблескивало от солнца, а груди были такие белые, что он отчетливо видел голубые прожилки. – Ты был великолепен этой ночью, querido, не утром немного сплоховал.

– Этой ночью? – переспросил он, потрясенный до глубины души. Он отчаянно старался вспомнить. Они с Диего пили… и тут он все понял. Он выпил всего одну рюмку, но в вино было что то подмешано. И теперь он наконец начал приходить в себя, но только не в своей постели, а здесь, с этой, а не со своей любимой женой…

– Ах ты сучка, – рявкнул он, набрасываясь на нее.

Она не успела вскрикнуть, когда он схватил ее за горло, сжимая его с первобытной яростью. Кровь отхлынула от ее лица, рот приоткрылся, как у рыбы, глотающей воздух, Бретт сразу отпустил ее, потрясенный своей ненавистью и злобой, своим желанием убить ее.

– В мое бренди вчера было что то намешано, – мрачно сказал он. – Почему, София?

– О чем ты говоришь? – воскликнула она, растирая горло. Глаза ее загорелись от нахлынувшего желания и его затошнило от мысли, что оно вызвано его жестокостью.

– Мне просто не верится, что ты могла дойти до того, чтобы затащить меня в свою постель! И как, дело того стоило? – Его голос был полон сарказма.

– Скоро оно будет того стоить, querido, – проворковала она. – Позволь мне снова подготовить тебя. – Она протянула к нему руку.

Он с яростью оттолкнул ее:

– Почему, черт возьми, София, почему?

– Я всегда получаю то, чего хочу. Зачем ты противишься тому, чего тоже хочешь?

– Я хочу только свою жену, – с отвращением сказал он и стал натягивать штаны.

София пулей выскочила из кровати и прижалась грудями к его спине, поглаживая ладонями мягкий бугор в его паху.