— Пусти меня! Оставь меня! — простонала она.

— Ну, не будь же дурочкой. Рог Dios, Ракиль, что ты делаешь со мной? — заговорил он хрипло. — Ты ведь хочешь меня так же, как я хочу тебя. Почему ты не желаешь в этом признаться? Или ты боишься, что я сделаю тебе больно? Но я этого не сделаю, клянусь, amada. Человек, желающий, чтобы цветок рос в его саду, должен беречь и нежить его, и я буду беречь и нежить тебя каждым дыханием своего тела, каждой частичкой своей души. Как могу я не быть с тобой нежным?

Все еще держа ее кисти в одной руке, он другой начал чувственно ласкать ее, так интимно и страстно, что она почувствовала вспышку странного сладкого огня, охватившего все ее тело расслабляющей истомой. Это чувство будило в ней незнакомое до того желание прижаться к нему теснее, позволить ему ласкать ее рот, груди, все ее тело — и губами, и руками.

Но этого нельзя было допустить. Она должна была как-то его остановить, должна была бороться.

— Скажи же мне, что ты моя, — прошептал Витас, прижимаясь губами к ее губам.

Она отчаянно отдернула голову.

— Но я не могу… Я не твоя, не могу быть твоей. — Ее осенило дикое вдохновение. — Потому, что я принадлежу другому.

Он вдруг застыл, руки у него опустились.

— Тебе лучше все объяснить, — промолвил он после паузы.

— Я тебе солгала, — сказала она почти шепотом. — Я сказала, что Марк мой брат. Ну, так это не так. Он мой любовник. Мы должны пожениться. Мы… мы должны бы были уже пожениться, но ему пришлось ехать на эту практику, а потом… дедушка заболел… и он хочет видеть нас женатыми раньше, чем… раньше, чем он… — она замолчала.

Слова ее, казалось, падали в такое враждебное молчание, что ей хотелось развести его руками. Она почувствовала, как Витас отодвинулся в темноте, потом услышала шуршание зажигающейся спички, и загорелась лампа. Он смотрел на нее, и в глазах его не было ни желания, ни тепла, — только блеклая пустота, от которой ей стало неимоверно больно.

— Солгала? — спросил он очень тихо. — Зачем?

Рэчел пожала плечами, чувствуя, что она вся дрожит.

— Я подумала: если скажу тебе правду, ты не захочешь быть моим проводником. — Она с трудом глотнула воздух. — Я… я видела, что нравлюсь тебе, и решила, что этим надо воспользоваться, чтобы быстрее добраться до Марка.

Последовало новое долгое молчание, потом он сказал безо всякого выражения:

— Понятно.

— Ей захотелось закричать: “Нет, ничего тебе не понятно! Совсем ничего! Я не могу позволить себе полюбить тебя потому, что, если это случиться, я буду привязана к тебе навсегда, а тебе это совсем не нужно…” — Но она ничего не сказала. Она не могла и шевельнуться, даже натянуть на себя покрывало, чтобы укрыться от презрения, явно читавшегося на его лице.

Чуть позже он сказал почти приветливо:

— Для таких женщин, как ты, querida, есть название, но я не собираюсь пачкать им свой язык.

— Он швырнул ей покрывало и поднялся с кровати. Сквозь пелену слез она видела, как он отворачивался от нее. Потом погасла лампа, и его голос снова донесся из темноты:

— Я желаю твоему novio радости от тебя.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

До Диабло они добрались на другой день, когда уже солнце клонилось к закату.

Рэчел недоуменно оглядывалась вокруг — ее охватило странное чувство нереальности. Место это нисколько не напоминало ей созданный ее воображением городок изыскателей, похожих на тех, что изображали голливудские кинокартины о временах золотой лихорадки.