Мучительно медленно мы впятером образовали широкий круг у этой рощицы, стоя не ближе сотни метров от края зарослей. Никто из нас не осмеливался, разумеется, смотреть в нее, мы все опустили взгляды в кроваво-красную траву, лишь Стигер направлял нас шаг за шагом по рации. У нас ушло полчаса, чтобы образовать этот круг, потому что Док направлял нас поочередно на несколько шагов, частенько ошибаясь, так что приходилось возвращаться. Наконец круг был замкнут. А пятеро Персеев стали к тому времени зеленоватыми от страха.

Затем началось самое трудное, когда мы принялись ждать нападения. Когда Стигер даст сигнал по рации, я должен буду пустить в рощицу осветительную ракету, и если все пойдет так, как мы планировали, то Горгона вылезет из нее. И мы расстреляем ее, не глядя.

Задним умом все крепки, поэтому я теперь понимаю, насколько легкомысленным был наш план. В нем столько раз все могло пойти наперекосяк, и просто чудо, что он вообще сработал.

Док дал сигнал, я поднял руку и пустил ракету, машинально при этом глянув на рощу. Пораженный ужасом, я тут же испугался и целую секунду боялся, что может появиться Горгона, но ее не было и следа.

А затем в рощице начался кромешный ад.

Осветительная ракета взрывается слепящим светом и светит не хуже чем солнце. Вот и роща озарилась ярко-желтым светом, и где-то на размытой границе между красными листьями и желтым светом ракеты я уловил, как что-то огромное мечется в рощице, но тут же опустил взгляд. Я заставил себя глядеть только на свои ботинки.

Попробуйте на время ослепить себя и пройтись по городской улице, пустынной в рассветный час. Ужас — невообразимый, непредставимый, безотчетный и беспощадный ужас слепых. Вот что я чувствовал, зная, что в любую секунду чудовище может выскочить из рощи и прыгнуть на меня, пока я рассматриваю свои пыльные космические башмаки. Эти ужасные десять секунд тянулись, как десять дней, а я все более цепенел от страха, пока не перешел его кульминационную точку и не стал почти спокойным. Ничего не происходило, хотя осветительная ракета продолжала пронизывать рощицу желтым. Я лишь слышал какое-то то ли шуршание, то ли шелест.

И внезапно в наушниках у меня заорал голос Стигера:

— Джоэль!

В ту же секунду я вытянул правую руку и перебросил бластер через левое плечо, пригнув голову. Направив бластер под углом в сорок пять градусов, я принялся жечь все подряд. И услышал, что Морро слева от меня делает то же самое.

Затем раздался чудовищный рев. Я слышал, что Стигер что-то вопит в наушниках, но не мог разобрать что именно, потому что сам орал еще громче. И при этом не смел оглянуться.

Я лишь знал, что Горгона уже нависла надо мной и изгибается, собираясь перекусить меня пополам. Но я уже перешел пик страха и был неспособен связно мыслить. Я все орал, стискивая рукоятку и нажимая спусковой крючок измученного бластера, когда спустя пять минут Морро и Фрамер подошли и повели меня обратно к кораблю.

Мы убили эту тварюгу, и именно я, космический лейтенант Джоэль Кэфтен, командир исследовательского отряда А-7 на Беллатриксе IV, оказался Персеем.

— Мы уж думали, что ты никогда не придешь в себя, — сказал Морро.

— Я увидел, как из рощи выходит Горгона, — сказал Стигер, — и завопил тебе. Ты начал размахивать бластером и жечь все вокруг, и Морро побежал к тебе. Но к тому времени, как он добежал, ты уже попал Медузе в шею и почти что снес ей голову.

— Но ты продолжал орать и палить, — сказал Эптон, — хотя Горгона уже была мертва. Холден подошел и окончательно отрезал ей голову, но она по-прежнему била крыльями.

— Ты снес три дерева своим бластером, — добавил Морро. — Это чертовски небрежно, Джоэль.

Я огляделся. Я потратил столько сил, напряженно ожидая, пока тварь вылезет из своего убежища, что теперь чувствовал себя совершенно вымотанным и выжатым досуха.