Но Наблюдатель то ли по неопытности, то ли по невнимательности не заметил вовремя опасные симптомы и не включил защиту. Больше того, поначалу ему показалось, что он открыл способ, с помощью которого особи, называющие себя мужчинами, достигают высшего наслаждения, недоступного им в любви.

А потом ему стало плохо.

Художнику Семисвечину тоже было плохо, но Наблюдателю было хуже, потому что он оказался чересчур чувствителен к человеческим эмоциям.

Однако вечерние муки выглядели детским лепетом по сравнению с утренними.

Утром к инопланетному Наблюдателю пришла белая горячка.

Она явилась в образе прекрасной нагой женщины, в которую Наблюдатель стремился переселиться, но никак не мог.

Наблюдателя переклинило на этой теме, и он даже не заметил, как открылись защитные заслоны, и на полную мощность заработала обратная связь с Носителем.

Как раз в это самое время в дом художника Семисвечина пришли его друзья. Они часто приходили так запросто и никогда – даже после очень тяжелого запоя – не нарывались на серьезные эксцессы.

Но на этот раз Арик встретил друзей обоего пола громким криком раненого зверя:

– Я женщина! Ура! Я женщина! Я хочу отдать свое тело оранжевым демонам страсти.

Накануне Арик злоупотреблял алкоголем под музыку питерской группы «Пикник», и это, очевидно, отложилось в его памяти.

В качестве оранжевого демона страсти художник избрал своего друга еще со школьных лет, чей пол и стандартная сексуальная ориентация никогда ни у кого не вызывали сомнений. Друг был настолько гетеросексуален, что даже целоваться с мужчинами по‑брежневски не мог без отвращения и был очень доволен, что в новые времена эта традиция утратила былую популярность.

Именно этого друга Арик и попытался поцеловать взасос, на ходу сдирая с себя халат.

– Я твоя! – вопил он немузыкальным басом. – Возьми меня и доставь мне настоящее наслаждение, о возлюбленная особь, называющая себя мужчиной!

Друг отбивался от него руками и ногами, но смог одолеть довольно хилого художника, только когда другие товарищи поспешили на помощь.

– Белая горячка, – констатировал один из них, студент медицинского института.

– Точно, белочка, – согласился с профессионалом еще один друг. – Я такое уже видел.

Остальные в это время вязали художника простынями, потому что он сделался буен и навязчиво пытался отдаться особям обоего пола.

– Я женщина! – ревел Арик. – Я феномен, которому нет аналогов в изученной части Вселенной.

Услышав это, друзья поняли, что домашними средствами художнику не помочь. Как ни жаль, а пришлось вызывать «скорую».

Прибывшие медики из специализированной психиатрической бригады усомнились в правильности диагноза, поставленного студентом мединститута.

– Это не белая горячка, – заметил тот из них, который был врачом, с бородкой и искрой разума в глазах. – Ничего похожего.

Дюжие санитары важно кивнули.

– Это самая обыкновенная параноидальная шизофрения на фоне хронического алкоголизма и общей неполноценности нервной системы, – продолжал доктор, но тут его прервал лично больной.

– Сам ты неполноценный! – взревел он. – Шизофрения – болезнь гениев.

– Ну вот, еще и мания величия, – с каким‑то странным удовлетворением сказал доктор. – Что же, давайте грузить.

И художника стали грузить в новенький импортный микроавтобус, подчеркнуто игнорируя попытки больного отдаться поочередно доктору, санитарам, водителю и кошке на тротуаре.

– Допился, родимый, – сочувственно бормотали бабушки на скамеечке.

– Я женщина! – орал им в ответ связанный художник.