Новое Перерождение целыми днями бродило по отделению и пугало тихих психов своими страшными предсказаниями. Кроме того, оно охотно гадало по руке и на картах, чего настоящий Нострадамус, кажется, никогда не делал. Однако, несмотря на это, Новое Перерождение для краткости называли просто Нострадамусом, точно так же, как Воплощенного Духа называли просто Цоем или даже Витей, хотя на самом деле он был казахом по имени Алтай.

– Жалко, что он не вообразил себя горной грядой, – сетовал в обществе коллег его лечащий врач. – Это больше соответствовало бы его имени. А главное – гораздо тише и спокойнее.

– Не скажи, – возражали на это коллеги. – В горах бывают лавины, обвалы, землетрясения и извержения.

Как это обычно бывает, все опытные работники психиатрической клиники в результате длительного общения с пациентами сами были немного Наполеонами в духе того анекдота, где старый доктор говорит; новичку: «Смотри, если главврач скажет, что он Наполеон, – ты ему не верь. Наполеон – это я». Между тем во всей больнице, где лечились сотни, если не тысячи пациентов, не было ни одного Наполеона. Эта тема давно уже стала неактуальной. Зато в отделении, куда попал несчастный художник Семисвечин с инопланетным Наблюдателем внутри, обнаружилось целых четыре выходца из иных миров, которые яростно враждовали с друг другом.

Наблюдатель несказанно поразился этому обстоятельству. Он все еще не оправился от белой горячки, вызвавшей у Носителя спонтанный приступ параноидальной шизофрении, и принял бред четырех психов за чистую монету, о чем немедленно сообщил коллегам на орбиту.

Коллеги на борту звездолета давно уже поняли, что с их собратом в теле микробота‑разведчика творится что‑то неладное, причем очень. Они наконец прекратили споры о том, следует прервать операцию или нет. Все были согласны, что следует, и чем скорее тем лучше. Надо же спасать собрата, заразившегося безумием от этих непредсказуемых обитателей планеты Наслаждений.

Беда, однако, была в том, что Наблюдатель в упор не слышал разумных доводов и вопреки Уставу отказывался выполнять безусловный приказ о возвращении на корабль.

Ему приспичило познакомиться с разумными существами из иных миров, которые, по всей видимости, выполняли на этой планете ту же миссию, что и он.

Знакомство состоялось в тот же день в душевой, где психи мылись под бдительным присмотром санитаров.

Между моющимися бродил худой и бледный юноша семитского вида, который пристально изучал причинные места товарищей по несчастью и время от времени сокрушенно произносил:

– Ах ты гой еси, добрый молодец.

Но его никто не слушал или не слышал, потому что рядом пожилой степенный пациент, весь в пене, педагогическим голосом очень громко декламировал поэму «Мойдодыр». А в дальнем углу вели высоконаучную беседу профессор‑китаист Шендерович, который придумал писать по‑русски иероглифами, и секретный физик Толубеев, который изобрел антигравитацию.

Профессор был настоящий, а физик – нет, но от этого беседа не становилась менее ученой.

– Через несколько десятилетий все люди в мире станут китайцами, – говорил профессор, нервно озираясь по сторонам, – так что не имеет смысла держаться за свой язык и свои традиции. Нужно добровольно китаизироваться, пока нас не принудили к этому силой.

– Антигравитация все исправит, – возражал секретный физик. – Все люди станут парить под облаками, а их проблемы решатся сами собой. Границы исчезнут, и появится общий язык всего человечества.

– И этим языком будет китайский, – не сдавался профессор восточной филологии.

Для инопланетного Наблюдателя все это было, однако, слишком сложно, и он решил прибегнуть к помощи присутствующих здесь же инопланетян, которые наверняка провели на этой планете больше времени и успели узнать больше подробностей о здешней жизни.