Там, среди канцелярий и дворцовых паркетов, был иной мир, с которым Кречетов, как истинный офицер, не имел ничего общего. Да и не хотел иметь.
– Слушаюсь! – но прежний самодовольный вид уже вернулся к Бестужеву.
Ему всегда везло по жизни. Начиная с факта рождения в знатной и богатой семье. Даже ссылка в забытые Богом места на время, пока не забудутся прежние проделки, представлялась забавным эпизодом, из тех, о которых позднее можно будет небрежно рассказывать в свете. «Вот, помню, был я в экспедиции, и там, дамы и господа…»
Кречетов взглянул на него и отчасти пожалел, что согласился взять гвардейца с собой. Такой вполне может наломать дров, а потом расхлебывай. Но кто еще знает английский? И, опять-таки, офицер, должен иметь понятия о дисциплине и верности слову, не то, что иметь – знать на уровне инстинкта. Это же не салон…
Визитом Бестужева дело не кончилось. Франтоватый офицер едва успел отойти к лошадям, как с другой стороны объявился Миша Воздвиженский. Вид у него был конфузливый до крайности. Юношеское лицо с несерьезным пушком вместо положенной мужчине щетины алело, словно у девицы на выданье, а глаза никак не могли остановиться на одном предмете. Студенческую фуражку Миша держал в руках, и легкий ветерок перебирал когда-то белесые, а теперь грязноватые до неопределенного цвета, отросшие в скитаниях волосы.
С этим все было ясно.
– Слушаю, Миша, – хотя Кречетов заранее знал, что сейчас услышит. В конце концов, в небольшом коллективе любые новости распространяются быстро.
– Андрей Владимирович, – Воздвиженский мялся, словно обращаться пришлось не к начальнику экспедиции, а к самому царю-батюшке. – Я слышал, будто отряд разделяется.
Он замолк, не решаясь высказать свою просьбу. Ждать Кречетову не хотелось, и потому он пришел на помощь юноше.
– И вы, конечно, хотите идти с головной частью?
Чуть по привычке не сказал – с авангардом.
– Да, – нескромно признался Воздвиженский.
– А зачем, Миша? – с улыбкой спросил полковник.
– Как? – студент не понял вопроса.
– Просто. Небольшая группа пройдет налегке часть пути и постарается добраться до селения завтра к вечеру. А остальная будет там послезавтра после обеда. Даже суток не пройдет. Какая тогда разница? – терпеливо пояснил Кречетов. – Нет, я понимаю, вы ищете трудностей. Но, поверьте, идти с заводными лошадьми гораздо сложнее, чем совершить короткий бросок.
Подобная трактовка была для романтического юноши внове.
Только тащить за собой лошадей с поклажей – в чем тут романтика? Вот обнаружить нечто такое, что сразу обеспечит бессмертие первооткрывателю – это да!
– Андрей Владимирович! – умоляюще произнес Миша.
Даже руки сложил, словно собрался молиться, а уж про взгляд не стоит говорить.
Отказать такому было сложно, согласиться – но действительно зачем нужен недоучившийся студент там, где дело, вполне возможно, станет опасным? Оружием всерьез владеть Миша так и не научился. Вдобавок, в голове у него такая каша из самых разных учений и течений, что как бы еще не стал хватать за руки других из гуманных, однако нежизненных соображений.
Кречетов собрался произнести приговор юношеским мечтаниям, все-таки, дело гораздо важнее чьих-то стремлений и амбиций, однако на Мишино счастье тут как раз подошел Мюллер.
Вид у профессора был как всегда растрепанным. По примеру многих людей, живущих большей частью в размышлениях, он мало внимания обращал на собственную внешность. Как, впрочем, и на окружающее, если оно не несло какой-то научно-познавательной информации.
– Андрей Владимирович! Мы ведь выступаем отдельно, – с места начал Мюллер. |