|
И еще она увидела, что чаша в ее руках — это Грааль. А затем — в точности как в тот раз, когда у алтаря стоял коленопреклоненный Галахад — у Ланселета вырвался возглас: — О, этот свет!.. Этот свет!.. А потом он рухнул и остался лежать на каменном полу, недвижим. Моргейна проснулась в своем уединенном обиталище на Авалоне, и это восклицание, исполненное неизъяснимого восторга, все еще звенело у нее в ушах; но вокруг никого не было. Стояло раннее утро; Авалон был окутан густым туманом. Моргейна тихо встала и облачилась в темное платье жрицы, но набросила на голову покрывало, так, чтобы скрыть вытатуированный на лбу полумесяц. Двигаясь все так же бесшумно, Моргейна вышла из дома — вокруг было так тихо, как бывает лишь на рассвете — и направилась вниз по тропе, в сторону Священного источника. Ничто не нарушало тишины, но Моргейна ощущала у себя за спиной бесшумные шаги. Она никогда не оставалась в одиночестве; маленький народец всегда сопровождал ее, хоть и редко показывался на глаза — Моргейна была для них и матерью, и жрицей, и знала, что они никогда ее не покинут. Но когда она подошла к древней христианской церквушке, шаги мало помалу стихли; нет, сюда маленький народец за нею не пойдет. Моргейна остановилась у порога. В церкви мерцал свет — отсвет лампадки, что всегда горела в алтаре. На миг Моргейне захотелось шагнуть внутрь — столь живым было воспоминание о сегодняшнем сне… она почти верила, что увидит в церкви Ланселета, сраженного сиянием Грааля… но нет. Здесь ей делать нечего. И не станет она навязываться их богу. И даже если Грааль и вправду здесь, ей до него уже не дотянуться. И все же сон упорно не шел у нее из головы. Может, он послан ей как предостережение? Ланселет ведь моложе ее… впрочем, Моргейна не знала, как теперь течет время во внешнем мире. Авалон ушел в туманы столь глубоко, что мог в этом уподобиться волшебной стране, какой она была в дни юности Моргейны, — быть может, когда на Авалоне проходит год, во внешнем мире проносятся три, пять или даже семь лет. Но если это предостережение, значит, она должна закончить еще одно дело, пока она в состоянии переходить из одного мира в другой. Моргейна преклонила колени перед Священным терном, шепотом вознесла молитву Богине, потом обратилась к растению с просьбой и осторожно срезала молодой побег. Она делала это не в первый раз: в последние годы, когда кто нибудь посещал Авалон и возвращался потом во внешний мир, будь то друид или странствующий монах — некоторые еще могли добраться до древней церкви на Авалоне, — Моргейна каждому из них вручала веточку Священного терна, чтоб тот расцвел где нибудь во внешнем мире. Но этот побег она должна посадить своими руками. Никогда нога ее не ступала на тот, другой остров — не считая коронации Артура и еще, быть может, того дня, когда туманы расступились и Гвенвифар каким то образом прошла сквозь них. Но теперь, обдумав все, Моргейна вызвала ладью, а когда та появилась, послала ее в туман; когда ладья скользнула навстречу солнцу, Моргейна увидела лежащую на водах Озера тень церкви и услышала отдаленный звон колоколов. Моргейна заметила, как съежились ее верные спутники при этих звуках, и поняла, что туда они тоже за нею не последуют. Что ж, значит, так тому и быть. Впрочем, она совершенно не желала, чтоб монахи на острове в ужасе глазели на авалонскую ладью. Потому ладья подошла к берегу незримой, и так же незримо Моргейна сошла с нее и постояла, глядя, как та вновь исчезает в тумане. А потом, повесив корзинку на руку — «В точности как какая нибудь старая торговка», — подумала Моргейна, — она тихо зашагала по тропе в глубь острова. Всего каких нибудь сто лет назад, если не меньше — на Авалоне уж точно меньше, — эти миры начали расходиться. И однако, этот мир уже совсем иной «. И деревья, и тропа — все было не таким. |
