|
Ее порадовало, что Акколон признал ее сына братом и старается с ним подружиться. И все же ее отчего то пробрала дрожь. Уриенс коснулся руки жены. — Моргейна, тебе холодно? Возьми плащ… В королевских покоях горел огонь в камине, и слышались звуки арфы. Артур сидел в деревянном кресле, поверх груды подушек. Гвенвифар вышивала какую то узкую ленту, поблескивающую позолоченными нитями. Слуга церемонно объявил: — Король и королева Северного Уэльса, их сын Акколон и сэр Ланселет! Заслышав имя Ланселета, Гвенвифар оторвалась от вышивки, подняла голову — и рассмеялась. — Нет — хоть они и очень похожи. Это сэр Мордред, которого сегодня посвятили в рыцари — ведь верно? Гвидион поклонился королеве, но не произнес ни слова. Впрочем, Артур был не такой человек, чтоб в родственном кругу цепляться за всякие церемонии. — Присаживайтесь! Хотите вина? — Артур, я сегодня выпил столько вина, что по нему можно было бы пустить плавать целый корабль! — отозвался Уриенс. — Может, у молодых голова покрепче, а с меня хватит. Гвенвифар направилась к Моргейне, и Моргейна поняла, что, если она не заговорит прямо сию секунду, Артур начнет говорить о делах с мужчинами, а от нее будут ждать, что она усядется вместе с королевой где нибудь в уголке и станет помалкивать или шепотом беседовать о всякой женской чепухе — вышивках, помолвках, домашнем хозяйстве… Она взмахом руки подозвала слугу, державшего кубок. — Я, пожалуй, выпью, — сказала Моргейна и с болью припомнила, как в бытность свою жрицей на Авалоне гордилась тем, что пьет лишь воду из Священного источника. Сделав глоток, она заговорила: — Я глубоко уязвлена тем приемом, который ты оказал представителям саксов. Нет, Артур, — она заметила, что король намерен перебить ее, и вскинула руку, призывая его к молчанию. — Я говорю не как женщина, вмешивающаяся в государственные дела. Я — королева Северного Уэльса и герцогиня Корнуолла, и все, что касается этой земли, касается и меня. — Тогда ты должна радоваться миру, — сказал Артур. — Всю свою жизнь, с того самого момента, как я впервые взял в руки меч, я делал все, что мог, чтоб положить конец войнам с саксами. Сперва я считал, что этого можно добиться лишь одним единственным способом — сбросить саксов обратно в море, откуда они явились. Но мир есть мир, и если он установился благодаря договору с саксами — что ж, значит, так тому и быть. Не обязательно зажаривать быка к пиру. Можно охолостить его и заставить тянуть плуг, и это ничуть не менее полезно. — Или, может, сохранить его в качестве племенного для своих коров? Артур, станешь ли ты просить подвластных тебе королей, чтобы они отдавали своих дочерей за саксов? — И такое возможно, — отозвался Артур. — Саксы тоже люди. Разве ты не слышала той песни, что пел Ланселет? Они не меньше нас желают мира. Слишком долго их земли опустошались огнем и мечом. Неужто ты хочешь, чтоб я сражался с ними до тех пор, пока последний сакс не умрет или не будет изгнан отсюда? А я то думал, что женщины стремятся к миру. — Да, я стремлюсь к миру и приветствую его — даже мир с саксами, — сказала Моргейна. — Но неужто ты потребуешь от них отказаться от своих богов и принять твоего, что ты заставил их клясться на кресте? Тут вмешалась Гвенвифар, внимательно прислушивавшаяся к их беседе. — Но ведь никаких других богов не существует, Моргейна. Саксы согласились отвергнуть демонов, которым раньше поклонялись и которых звали богами, только и всего. Теперь они почитают единственного истинного Бога и Иисуса Христа, посланного им на землю ради спасения рода человеческого. — Если ты и вправду веришь в это, моя госпожа и королева, — сказал Гвидион, — то для тебя это истинно: все боги суть единый Бог, и все богини суть одна Богиня. |
