Изменить размер шрифта - +


Тот пожал плечами.

– Не дури, прапор. Это ж нейтральная зона, как я понимаю, – сказал я, очищая таранку. – Танк видел? Тут их части стоят, и наши, и

ооновские, и натовские... Солянка сборная.

– Морду бы им набить, – мечтательно протянул прапорщик. – Победители.

– Набьем еще, – пообещал я, посматривая на Костика.

Тот подряд хлопнул три стограммовки – водка, кстати, оказалась вполне сносная, хотя явно из техспирта, – и сидел, вяло жуя плавничок. Всем

нам хохлы кровь попортили, но Костику – больше всего. Всё ж в лагере сидел. Как бы чего не выкинул...

И я угадал.

– Стих! – громко выкрикнул Костик, поднявшись.

Многие обернулись, поставили кружки, отложили вилки. Лысоватый будкарь за стойкой сделал музыку потише. Кто-то из русских похлопал.

– Стих, – повторил Костик. – Стих русского... или еврейского? Короче, американского поэта Бродского стих. «На независимость Украины»!

– Не треба нам жида, – пробормотал пьяный украинский капитан за соседним столом, но большинство захлопали.

Я когда-то читал Бродского, он вроде бы помер давно, но ничего про независимость Украины я у него не помнил. С чего бы это Костик взялся

устраивать театр варьете? Ой, мнится мне, не про независимость этот стих...

Костик взял кружку, отхлебнул пива и начал – заунывно, то и дело поглядывая в потолок, точно сверяясь с текстом:

 Дорогой Карл Двенадцатый, сражение под Полтавой,
 слава богу, проиграно. Как говорил картавый,
 время покажет кузькину мать «руины»,
 кость посмертной радости с привкусом Украины.
 То не зеленок виден, траченный изотопом,
 жовто-блакытный Ленин над Конотопом,
 скроенный из холста, знать, припасла Канада.
 Даром что без креста, но хохлам и не надо.

Я с тревогой оглядел зал. Кое-кто пил и ел, но в основном присутствующие слушали. Слушали внимательно и, кажется, начинали что-то

подозревать.

 Горькой вошни карбованец, семечки в полной жмене.
 Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
 Сами под образами семьдесят лет в Рязани
 с сальными глазами жили, как каторжане.
 Скажем им, звонкой матерью паузы метя строго:
 скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.
 Ступайте от нас в жупане, не говоря – в мундире,
 по адресу на три буквы, на все четыре
 стороны. Пусть теперь в мазанке хором гансы
 с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
 Как в петлю лезть, так сообща, суп выбирая чаще,
 а курицу из борща грызть в одиночку слаще.
 Прощевайте, хохлы, пожили вместе – хватит!
 Плюнуть, что ли, в Днипро, может, он вспять покатит.

У стены кто-то пьяно дернулся, щелкнул пистолетный предохранитель, но полковник с орденом Бандеры сделал предупреждающий жест своим: мол,

не трогайте москаля, пусть пока читает. Не время и не место пальбу устраивать. Я был полностью солидарен с полковником, потому что мы

находились в ужасающем меньшинстве и к тому же без оружия.

Я откашлялся – в горле словно дерьмом намазали, сделал для успокоения пару глотков пива. Костик тем временем продолжал, теперь уже отведя

глаза от потолка и отрубая концы фраз взмахами ладони:

 Брезгуя гордо нами, как оскомой битком набитой,
 отторгнутые углами и вековой обидой,
 не поминайте лихом.
Быстрый переход