|
Вашего хлеба, неба нам, подавись вы жмыхом, не подолгом не треба. Нечего портить кровь, рвать на груди одежду, кончилась, знать, любовь, коль и была промежду. Полно качать права, шить нам одно, другое, это земля не дает вам, калунам, покоя. Ой ты левада, степь, краля, баштан, вареник. Больше, поди, теряли – больше людей, чем денег, Как-нибудь перебьемся, а что до слезы из глаза — нет на нее указа: ждать до другого раза. С богом, орлы и казаки, гетьманы, вертухай, только когда придет и вам помирать, бугай, будете вы хрипеть, царапая край матраса, строчки из Александра, а не брехню Тараса. Последние четыре строки Костик произнес в наступившей тишине, нарушаемой лишь капаньем пива на стойку – у толстого бармена тек краник. – Ох, москаль... – прошипел украинский капитан. – Ох, москаль... – Сидеть, – громко сказал мудрый полковник с Бандерой. – Всем сидеть! Тем не менее несколько человек встали, с грохотом отшвырнув стулья, и вышли. Костик улыбнулся, допил свое пиво и сел на место. – Половину не понял, – честно признался наш прапор, – но там, где про гансов, это ты здорово. И в конце... Про Тараса-пидараса. Где стих взял-то? Сам сочинил? – Я ж говорю – Бродский, поэт такой. Попался как-то в журнале, я и выучил со скуки, – рассеянно улыбнулся Костик. – Пристрелят тебя, – горько сказал Беранже. Он, кажется, напился, но сидел ровненько, не заваливался. – Вот на улицу выйдешь, а они там стоят. С автоматами. С пуе... пулеметами... – И ладно, – кивнул Костик, потирая запястье. Над ремешком часов синел наколотый трезубец и номер: «17610». Лагерь... Бармен опять включил своего Киркорова, гул стал утихать. К нашему столику подошел молодой старлей-ооновец, вроде как русский. – Провокации устраиваете, – укоризненно заметил он, садясь на свободный стул. – А нам накакать, – культурно ответствовал прапорщик. – Сейчас патруль вызову, прапорщик, – пригрозил старлей. – Как разговариваете со старшим по званию?! – Иди хрен соси, голубая каска, – философски ответил Коля. – Какой ты мне старший? Мы партизаны, у нас старших нету. У нас дедушка леший старший. Ооновец подскочил и хотел что-то заорать, но его дернул за рукав неожиданно очнувшийся Беранже: – Спокойно, старший лейтенант. Мы сейчас допьем и уходим. – Вот-вот. – Ооновец взял себя в руки. – Чтобы через десять минут тихо-мирно отсюда убрались. А то вызову патруль, будет хуже. – А на улице нас ихние не шлепнут? – осведомился прапор, указав на украинских офицеров. – Не шлепнут, не бойтесь. Но вертеться по улицам тоже не советую, – уже дружески посоветовал ооновец. – А что нам патруль сделает? – поинтересовался я, когда ооновец свалил. – На губу посадит? – Ну, губа тут, конечно, имеется, – рассудил прапорщик, – но, скорее всего, просто звезды дали бы. Тем более кто мы такие? Военные – не военные, штатские – не штатские... Партизаны и есть. – А я, стало быть, дедушка леший? – Беранже захихикал. Нажрался командир, слабоват он на выпивку, небось и в самом деле поэтов последыш. |
