|
-- Бей! Ради святого Иакова, бей! Стреляй по лошади и по белому перу! Это сам разбойник! -- кричал офицер, которого явственно можно было различить, ибо его отряд, остановись на предпоследнем уступе и свернувшись в густую толпу, производил непрерывный и сильный огонь по остальным контрабандистам. Тем, которые были живы из этих безпатентных купцов, оставалось только, как сказал Хитано, выбирать огонь или воду. -- Бей! Бей этих нечестивцев! -- повторял офицер для поощрения своего отряда. -- Святейший епископ обещал нам индульгенции на этот пост, и так как атаман ушел от нас, то истребим остаток его шайки. Стреляй!.. -- Но, капитан, я вижу монаха... -- Наглое, безбожное переодевание! Бей супостата! -- Ради Сан-Педро! Бей же. Вот тебе, честный Отец! Францисканец получил удар в грудь, и упал на колена. Наконец остались только двое, он и Философ, также раненый. Из прочих, одни были перебиты, другие, желая добраться до тартаны, потонули среди подводных камней или увлечены были бурунами, которые становились ужасными. -- Дети мои! -- кричал постриженник, -- я монах из Сан-Жуана, посланный моим настоятелем, помилуйте, ради Христа, помилуйте! И он цеплялся за острые края утеса. -- Это значит, -- бормотал Философ, получив другую и смертельную рану, -- что если бы я мог во что-нибудь верить, то не верил бы... и... я... Руки его разнялись. Он выпустил край гранита, за который держался с усилием, глаза его закатились, и он исчез. -- Пощадите! Пощадите! Боже мой! Я утопаю! -- вопил монах. Он грыз скалу. -- Как! -- сказал офицер, -- безбожник жив еще! Бей его, ради святого Иакова! Три карабина выстрелили разом; синяя ряса монаха всплыла на минуту, и не стало ничего, ничего... ни лошадей, ни людей, ни францисканца. Ничего, кроме пенящихся волн, завладевших уже первым уступом тропинки, и начинавших с сильным шумом разбиваться о второй. -- Хитано один спасся. Клянусь Христом! Его тартана разобьется о подводные рифы, -- кричал офицер. -- Бог правосуден! Он не выплывет из протока против течения, его гибель неизбежна. Но окаянный неустрашимо лавировал в узком проливе, хотя ярость валов сделала его непроходимым. ГЛАВА VI Монахиня (LA MONJA) Ah! ce coeur dans la tombe est descendu vivant; Et les austerites de ce sombre couvent D'un regret criminel ne m'ont point preservee; En vain de pleurs amers je me suis abreuvee. Delphine Gay, Madame de Lavaliere. Когда бы я был монахиней, и мне предоставили бы избрать монастырь, я конечно избрал бы монастырь Санта-Магдалины, эту почтенную обитель, печальную и мрачную, стоящую на берегу моря, в семи милях от Тарифы. К северу океан омывает ее стены; к югу непроходимые озера, к западу неприступные утесы; но к востоку. |
