Конечно, он немного перегнул, но лет на двадцать безбедного существования хватило бы точно.

— Я куплю у тебя одну картину... — сказал я.

— Какую? — спросил он, и огонек интереса блеснул в его глазах.

— Ту, что ты привез с Урала — рыба, и избушка, и озеро с сетью на берегу.

Он был явно разочарован. Но это была одна из немногих его вещей, которую я понимал и чувствовал. Честно говоря, я не очень разбирался в авангардизме — в том, чем занимался Славик, но рыба и чайка над синей волной мне были по душе.

В общем, я немного его огорчил.

— Мне она самому нравится, — сказал Славик, — но ладно... так и быть... — Он ушел в комнату-склад, покопался и вынес на свет картину. — Н-на, держи... твоя!

— Мне тоже нравится, — сказал я. — В ней чувствуется покой, основательность поморов и независимость в отношении к этому миру, даже чайка — не Джонатан Ливингстон?

— Да-да? — Славик дышал в затылок. — М-может б-быть... О-очен-нь... д-даже...

— Я куплю ее за ту цену, какую назначу сам... — сказал я. — Очень хорошая картина... и очень хорошая цена.

Дыхание за спиной прервалось.

— С чего это вдруг? — удивился Славик и замолчал (я любовался под различными ракурсами).

Если бы я не знал его, то можно было подумать, что дело решено, но затем он выдал:

— Я передумал! Дай сюда!

— Ну вот еще, я уже купил.

— Дай картину. — Он попытался ухватить ее.

— Ну-ну... — Я вытянул руку.

— Д-дай мою к-картину! — Он опять предпринял попытку и перевалился на раскладушку.

— Продано, продано, продано! — произнес я торжественно. — И не прикасайся к чужой собственности! Где ты воспитывался?!

— Ах ты!.. — задохнулся он, уткнувшись в одеяло.

Я поддержал его в этом состоянии, придавив сверху, и он барахтался в расползающейся раскладушке, пока пружины не разогнулись и он не очутился на полу.

— Дай картину! — Я видел, как бешено горят его глаза.

— Но-но-но...

— Дай мою картину! — по складам произнес он, не делая попыток выбраться из обломков своего ложа.

— Черт с тобой, старик, — сказал я. — Но в конце концов, я бы мог просто пострадать за отечество...

Я поставил ее на стул между банкой с высохшей килькой и стаканом, в котором на дне под коричнево-фиолетовой пленкой плавали разбухшие чаинки.

Он угнездился там, свесив ноги через погнутые трубки.

— Хочешь пива? — искушал я его.

Пива он хотел — было видно по глазам.

— Пошел к черту!

— Хорошая картина, жаль, что кто-то другой будет ею любоваться... — вкрадчиво вещал я.

— ... черту! — Бутылка едва не полетела мне в лицо.

— В конце концов, кто поможет тебе, как не друг детства... даже если он и сукин сын, но он твой друг...

Реакция была сдержанной, но вполне возможно, что в этот момент делался глоток.

— ... черту друзей! — отозвалось после бульканья из рыжей бороды.

— Тебя что, заело? — поинтересовался я.

— ... черту заело...

— В твоем положении гордость — излишняя роскошь, — сказал я зло, ибо его тупость начала действовать мне на нервы.

— ... иди ты! — выдал он еще раз.