После чего выяснилось, что записи не всплыли, однако всплыли документы из Калифорнии, подтверждающие, что он участвовал в мошенничестве и других проступках несколько лет назад (из-за чего он, собственно, и переехал на запад), и, как оказалось, у этих документов не было срока годности. Прошение о залоге не было удовлетворен, приговор был медленным, но точным, и в итоге у Фицроя появилась маленькая, иногда солнечная, комнатка, где она начал писать мемуары.

Что касается Ирвина, то он так и не передал записи другу, по той простой причине, что у него не было друзей, которым он бы мог доверять. Его план заключался в том, чтобы спрятать эти записи, а потом при надобности шантажировать ими Фицроя. Когда Фицрой узнал об этих записях, похоже, Ирвин мог быть не беспокоиться о своем будущем партнерстве. А теперь партнерство закончилось, и Ирвин практически тоже. Фицрой и записи навсегда потеряли свою важность.

Когда его вытащили из груды плащей, облили из шланга, его временно госпитализировали, спустя какое-то время он, наконец, смог рассказать свою историю, которую он придумал за все те бесконечные часы в Миссури, Небраске и так далее, как его похитили из автобуса Грейхаунд в зоне отдыха на Трувей штата Нью-Йорк друзья ревнивого мужа. Нет, он не собирался подавать обвинения, он даже не хотел называть имя мужа вслух, чтобы не позорить женщину. Все, чем он хотел, — это много еды, и чтобы его выписали поскорее.

Когда все выяснилось, он договорился, чтобы его багаж и другие скудные пожитки перевезли из отеля, в котором он жил в Нью-Йорке, в отель в Портленде, куда он заселился. У него не было ни малейшего желания еще связываться с Тини, Энди или Джоном. Кто знает, что они придумали бы в следующий раз?

Вместо этого он достал свои сомнительные, но, тем не менее, приемлемые грамоты, из прибывшего багажа и устроился на работу учителем химии в пригородную среднюю школу. И он бы там и работал по сей день, если бы его не застукали с пятнадцатилетней школьницей на заднем сиденье его автомобиля на парковке у школы.

48

Судья Хигби, если бы его спросили, описал бы себя, как человека осторожно оптимистичного. Всё шло к тому, что наконец-то чрезмерно интересное дело о потакноби подходило к концу. Когда он приехал на работу в понедельник 18 декабря, результаты теста уже лежали на его столе, прошла всего неделя с момента, как взяли образцы у покойника и подозреваемой. Судья Хигби сказал всем сторонам по делу явиться в зал суда в этот день в 15:30, это было самое ранее время, когда он смог бы разобраться с этими горами глупости, накопившиеся за выходные.

И вот, настало это время, и собрались нужные люди. За столом слева сидели представители трех племен, в лице Роджера Фоса и Фрэнка Огланды, в сопровождении Отиса Уеллеса, который этим утром вооружился всего одним ассистентом. Роджер и Фрэнк выглядели очень взволнованными, а Уеллес выглядел как адвокат. В первом ряду слушателей сидели четверо из трех племен, из них судья Хигби узнал только Томми Пса, не потому что он как-то проявил свою глупость, а потому что он был электриком, причем очень хорошим, когда у него было время и желание работать. Он делал проводку в доме судьи, когда тот устанавливал себе закрытый бассейн.

Когда он задумался об этом… Он сделал себе пометку: «Больше плавать». И все в зале суда с трепетом смотрели, как он что-то записывал.

За другим столом справа сидела Перышко Рэдкорн, она выглядело настолько чопорно, насколько вообще может человек, она была невероятно уверена в себе. С ней была Марджори Доусон, которая была напряжена так, словно это ее результаты теста ДНК сейчас огласят, с ними был также Макс Шрек, довольный взгляд за черной оправой очков ровно на столько, будто он только что закончил обедать на трупе. За ними сидела своя группа поддержки: пестрая группа людей, которую судья никогда не видел раньше. Она состояла из довольно неприметной пары: человек-монстр в черном костюме, который собой мог спокойно заменить целую похоронную процессию, и бедно одетый, с узкими плечами и взглядом провинившегося щенка, который был судье Хигби очень и очень знаком.