Все снова рассмеялись.

– Не знаю, может, щас Шервен на диете, но в тот момент я был несказанно рад его лишним килограммам.

– Страшно было? – спросила «ТВ‑Норге».

– Бояться нам нельзя, – ответил «НТБ». – Но опасаться надо всегда, иначе проблемы обеспечены.

Тут к столику подгреб алкаш. Покачиваясь из стороны в сторону, он скрутил папиросу. Зажег ее и с закрытыми глазами запел: «You look wonderful tonight».

Я выпил пять кружек по пол‑литра, и хоть бы хны. Обычно от такого количества пива я могу напрудить реку, но в этот раз все выходило через поры. Грабеж средь бела дня. Платишь деньги, получаешь пол‑литра, а они испаряются.

Я поехал домой. Горели уличные фонари, хотя июльская темнота была всего лишь синеватой прослойкой между домами. Однажды я попадусь. Однажды мне позвонят для серьезного разговора. Однажды меня дождутся в темном переулке. Но до сих пор Франк предупреждал меня обо всех дорожных постах в городе. Поначалу я думал, что это он из братской любви. А потом выяснил, что из собственных интересов. У полицейского не может быть брата‑заключенного.

В Тукхейме, уже выключив двигатель, я продолжал сидеть в машине. Через лобовое стекло я смотрел на Одду. Над автобусной остановкой крутилась макдоналдсовская буква «М». На полуострове подо мной сверкающим колье лежала цинковая фабрика. Несколько автомобилей ехали в направлении фьорда. Я смотрел, как огни фар прощупывают повороты. Я люблю ее – кретин! Я хочу, чтобы она была моей, – идиот! Мне просто нужно, чтобы она позвонила. Чтобы сказала, что передумала и выбрала меня.

Помню тот первый раз, когда ей впервые пришлось выбирать из двух братьев Белл. Весь новогодний вечер Франк и я глазели на одну девушку. И после полуночи мы, не сговариваясь, пересекли танцплощадку и оба встали перед ней. Она рассмеялась и поочередно смотрела то на меня, то на него. Потом выбрала Франка, улыбнулась мне и сказала:

– Извини, я выбрала его.

Несколько лет спустя, когда мы уже были любовниками, я спросил ее про тот вечер. Она плохо его помнила. У нее всегда были проблемы с ориентированием и памятью. Я спросил, от чего бы в тот вечер мог измениться ее выбор.

– Это знает только тетушка Августа, – ответила она, поцеловав меня в шею.

– Кто? – спросил я.

– Тетушка Августа, – рассмеялась она. – Тетушка Августа знает все.

Я ей позавидовал. Она ничего не помнила. Я помнил все. Черт, я ношу с собою целый архив. Все ящички. Все папочки. Могу когда угодно раскрыть их. Ее волнение в тот первый вечер. Улыбка, когда она выбрала Франка. Ее платье. Костюм моего брата. Все движения в том танце. Мой пиджак. Табачный дым. Дождь, который встретил меня на улице. Первый день нового года.

Я запер дверь в квартиру. С верхнего этажа слышался чей‑то бас и крики. Печальные звуки неудавшейся вечеринки. Я подумал, что лету и вправду не стоит доверять. На столе мигала лампочка автоответчика. Я прослушал сообщения. Одно от Мартинсена, который приглашал меня на пиво. Одно от мамы, которая говорила, что отец вернулся домой.

Душ. Долгий день стекал с меня и исчезал в дырке на полу душевой. Я вытерся и посмотрел на себя в зеркало. Однажды вечером я сказал Ирен, что я слишком толстый. «Ты милый», – ответила она. – «Тебе об этом не говорили?» Она обняла меня и сказала, что я самый милый человек на свете.

Я вспомнил целующуюся парочку на парковке возле церкви. На них падал мягкий свет из салона моей машины. Эта картина наполнила меня одновременно похотью и томлением. Я стоял и шептал: «Не уходи, не уходи».

Как‑то я рассказал ей, что разговариваю с ней, даже когда ее нет рядом. О том, что произошло за день. Что я сделал, что думал, что мне снилось.