– Скоро прилетит мой папа. У него деньги в коробке из‑под ботинок. Но это секрет.

Я сказал, что обувная коробка – лучшее место для хранения денег. И пообещал, что никому не проболтаюсь.

– Думаешь, он увидит меня с самолета, когда прилетит?

– Ну разумеется.

Самолет приближался к мосту. На этот раз из кабины показался пилот и стал выруливать к нам.

– Куда тебе попали? – спросил мальчуган.

Я его не понял.

– Когда они в тебя стреляли, – пояснил он. – В тебе осталась пуля?

Я объяснил, что в меня только целились. А попали в другого.

– Он умер?

– Не знаю. Кажется, да.

– Я тоже видел, как человек умер.

Он замолчал. Я посмотрел на него. Его жесткие волосы были взъерошены. Такие рука сама тянется потрогать.

– Как тебя зовут? – спросил «Рональдо».

Я вытащил визитку. И сразу же об этом пожалел. Он не умел читать. Просто посмотрел на карточку и вернул ее. Я сказал, что меня зовут Робертом и что визитку он может оставить себе. «Рональдо» сунул ее в карман шортов.

Гидроплан остановился. Пилот достал что‑то похожее на сумку для гольфа. На мост выбрался Эрик Бодд. На нем были серые брюки и белая рубашка. Узкие солнечные очки. Волосы намазаны гелем. Через левую руку перекинут пиджак; в правой – чемодан. Бодд был брюнетом. Поджарым. Но я подумал, что он склонен к полноте. Люди могут быть склонны к полноте, даже если поначалу они худощавы. Это видно по лицу: мясистые щеки и лоб, отчего глаза кажутся глубоко посаженными.

Меня окликнул «Рональдо»:

– А завтра придешь?

~~~

Я болтал с дежурной в «Хардангер‑отеле» и ждал Бодда. Через полчаса он спустился. Его щелканье пальцами и походка меня раздражали.

– Тебе нужно сперва устроиться в номере? – спросил я.

– Ты знаешь, где найти подозреваемых? – спросил он вместо ответа.

– Подозреваемых?

– Да, сербов.

Я пожал плечами. Бодд посмотрел на меня.

– Я хочу, чтобы мы друг друга правильно понимали, – сказал он. – Отныне мы во всем должны быть первыми.

Бодд сказал, что нужно взять интервью у всех вовлеченных в эту историю. У семьи. У свидетелей. У подозреваемых. Сербы наверняка еще в городе. Попробуй они уехать – и сомнений в их виновности не осталось бы. А когда их арестуют, нужно будет их сфотографировать. И еще – нужно раздобыть фотографию погибшего. В сегодняшнем номере «ВГ» есть его фото. А у нас почему нет?

– У покойного тоже взять интервью? – спросил я и улыбнулся.

Бодд позвонил Мартинсену, но тот не отвечал.

– Что характерно, – пробормотал Бодд. – Когда фотографы нужны, их никогда нет на месте.

Мы пошли к «вольво». Бодд надел солнечные очки, залез в машину и скривился. Сказал, что сначала решил, что так пахнет в городе, но теперь думает, что где‑то в моей машине лежит дерьмо. Мне захотелось ответить, что даже дерьмо пахнет лучше, чем его одеколон. Но промолчал.

Мы проезжали по теплым улицам. У парка камней обогнали моего отца. Он ехал в новой «вольво». Я свистнул, но он меня не заметил. Отец всегда ездил в «вольво». Первой была ПВ‑444, которую он привез со станции в Гранвине еще в шестидесятых. Помню, с каким гордым видом он приехал домой в этой машине, которую мама сразу окрестила «Серой кошкой».

В горле пересохло, хотелось пива. Пока мы ехали, Эрик Бодд рассказывал, как он работает. Правило первое – люди врут. Люди блефуют, но нужно просто слушать. Бодд сказал, что в этом его преимущество.