– Ради Гороки, что случилось? – Симна посмотрел на дуга. – Ты не мог ослепить их всех. Мне даже кажется, что ты никого из них не ослепил.

– Я тоже так думаю. – Эхомба повернулся к своим озадаченным спутникам. – Единственное, что мне приходит в голову: – они увидели себя в зеркале – впервые в жизни. Поскольку гроуты невидимы для нас и для Алиты, они, возможно, невидимы и самим себе. – Он медленно поднял отражательный осколок. – Хорошее зеркало показывает все таким, какое оно в действительности. Наверно, они увидели, как выглядят под своим невидимым мехом.

Остолбенение сменилось хохотом, и Симна весело проревел:

– Клянусь Гуквотом, им, должно быть, не понравилось то, что они увидели! – Утирая слезы, северянин подошел к высокому товарищу. – Думаю, все зеркала разные. – Он потянулся за осколком. – Дай‑ка взглянуть.

К его удивлению, Эхомба отвел руку в сторону.

– Ты уверен, друг Симна?

Тот нетерпеливо нахмурился.

– Уверен? В чем уверен?

– Что ты хочешь увидеть себя таким, какой ты есть? – Тон пастуха был совершенно серьезным. С другой стороны, решил Симна, пастух всегда говорит серьезным тоном. Быстро протянув руку, он выхватил осколок полированного стекла из пальцев своего спутника.

– Зеркало – оно и есть зеркало. Кроме того, я и так знаю, какой я.

– Тогда зачем тебе смотреть еще раз? – тихо спросил Эхомба. Но Симна, казалось, не расслышал его.

Самодовольно ухмыляясь, северянин повернул зеркало в ладони и, шутливо приосанившись, поднес его к лицу на расстояние вытянутой руки. Было ясно, что он не придавал всему этому никакого значения. Результат же получился в высшей степени безрадостный.

Симна смотрел в зеркало, и ироническая улыбка медленно сходила с его лица. На ее месте появилось мрачное выражение которого путники никогда не видели у беспечного, жизнерадостного товарища. Оно его сразу состарило: уголки глаз опустились, губы крепко сжались в узкую линию, в лице не осталось ни живости, ни веселости. Казалось, что северянин смотрит не в зеркало, даже не на свое собственное отражение, а на нечто гораздо более глубокое и несравненно более важное.

Что это было, никто из них не знал. Прежде чем они успели спросить или взглянуть на отражение в зеркале, Симна опустил его. Он впал в состояние глубокой задумчивости, столь же сумрачное, сколь и неожиданное.

– Симна? – Немного наклонив голову к спутнику, Эхомба попробовал заглянуть в его потупленные глаза. – Симна, друг мой, как ты себя чувствуешь?

– Что? – Северянин с усилием вынырнул из бездны мрачных размышлений. – Все нормально, братец. Я в порядке.

– Что ты видел? – Подошедший Накер с любопытством смотрел на кусок полированного стекла и металла, покачивающийся в пальцах товарища.

– Видел? – Стараясь воскресить свое прежнее добродушное и беспечное «я», Симна подбросил зеркало вверх, посмотрел, как оно несколько раз перевернулось, и ловко поймал неудобный продолговатый осколок одной рукой. – Себя, разумеется. Что еще можно увидеть в зеркале, кроме самого себя?

– Ну‑ка дай мне тоже взглянуть. – Коротышка протянул нетерпеливые пальцы.

С показным безразличием, которого не ощущал, Симна вручил ему осколок. Накер быстро поднял зеркало к лицу и выжидательно заглянул в него.

Оттуда на него грустно смотрел Накер Сведущий. Но не тот, что стоял на тропинке прямо и уверенно, с ясным взглядом и чистой кожей. Лицо, назойливо таращившееся из зеркала было лицом того Накера, которого Эхомба с товарищами нашел пьяного и грязного, валявшегося в замусоренном проулке в собственной блевотине.