Подхватив и собственный меч вслед за кинутым Эхомбе, Симна с грустью понял свою ошибку.

– Эй, братец, извини. – Сжимая оружие обеими руками, он пятился от наступающих полукругом стражников. От меча было мало пользы против пик, но фехтовальщик решил продать свою жизнь как можно дороже. В крайнем случае он падет с оружием в руках и без оков. Умрет как мужчина, а не как бешеный пес.

– Извиняться не за что, друг Симна. – Эхомба поднял усеянный зубами меч высоко над головой, направив его острый конец на напрягшихся, но спокойных гвардейцев. – Здесь рыба повсюду, так что лучшего оружия, чем то, у которого лезвие принадлежит морю, и не придумаешь!

– Убейте их! – раздался отрывистый голос Харамоса бин Гру, выглядывающего из‑за шеренги синих гвардейцев. – Убейте их, пока он…

Беварин Бекуит, чувствующий себя на троне в полной безопасности, отозвался вопросом, в котором впервые прозвучал намек на недоверие:

– Пока он… что, Харамос?

Тот же вопрос сам себе задавал Симна ибн Синд. Поблизости проснулся Алита и зарычал, внеся свой вклад в зарождающийся хаос. Очнувшись от забытья, Хункапа Аюб разогнулся и тряс металлические ячейки сети с ужасающим неистовством.

Клинок костяного меча окутало синее сияние. Оно было темным и глубоким, как море, с прозеленью и пахло солью. При виде него подступающие стражники остановились как вкопанные. С помоста их понукал голос сюзерена:

– Что вы медлите? Их всего двое, а вас много. Взять их! Если можно, живыми, а нет… ну, значит, нет.

Один из двух стражей, которых одурачил Симна, шагнул вперед, угрожающе держа перед собой тяжелый меч. В его голосе звучало скорее увещевание, нежели гнев:

– Это бессмысленно. Зачем бесчестить себя, проливая кровь во дворце? Вам следует встретить свою судьбу с достоинством. – Держа клинок наготове, он протянул другую руку. – Отдайте оружие.

– Гляди! – завопил кто‑то позади него. По сжимающемуся кольцу гвардейцев прошелестел тревожный шепот.

На острие меча Эхомбы что‑то набухало. Серое сверху, белое внизу, оно быстро росло и отделялось от кости, похожее на огромную двухцветную каплю молока, просочившуюся из ниоткуда параллельно полу. Продолжая увеличиваться, оно стало приобретать характерные черты, подобно тому как из бутона пробиваются лепестки. И все время становилось больше и больше.

Раньше гвардейцев ее узнали декоративные рыбки, плававшие в приемном зале, – и исчезли через открытые двери, будто их вынесли не плавники, а молния, как испаряющиеся прочерки желтого и оранжевого, красного и зеленого. Они буквально пролетели сквозь взвод сине‑золотого подкрепления, спешащего в зал.

Серо‑белая масса отрастила себе плавники и большущий серповидный хвост. Возникла пара глаз, совершенно черных и без зрачков. Однако находившиеся в комнате на эти детали не обратили внимания, поскольку их взгляды сосредоточились на единственной господствующей черте: на пасти.

Она была невероятных размеров, способной поглотить человека целиком. Изнутри эту впечатляющую полость покрывали многочисленные ряды поблескивающих белых треугольных зубов. Их края имели зазубринки по обеим сторонам от острого конца, как мясные ножи. Это был несравненный рот, не похожий ни на что другое во всем подводном царстве. Если смотреть спереди, то челюсти и зубы складывались в неповторимо чудовищную улыбку.

Большая белая акула сорвалась с кончика костяного меча, и ее стало относить к шеренге стражников. Несколько человек выскочили из строя и бросились бежать, но остальные храбро удерживали позицию, выставив длинные пики. На мече появилось еще одно серо‑белое каплевидное вздутие, обещавшее оказаться покрупнее предыдущего.