|
– Я не стану обременять тебя названием эликсира. Если брызнуть несколько капель этой жидкости на бедро твоего очаровательного крепенького малыша, то его ноги высохнут, словно забытые в поле последние колосья пшеницы. Они станут хрупкими, как стебли засушенных цветов. При ходьбе кости будут трескаться и ломаться, причиняя невыносимую боль, от которой не избавят ни один доктор, ни один алхимик. Потом кости начнут заживать, медленно и мучительно, покуда он не сделает следующий неверный шаг, и тогда они опять сломаются. Это будет происходить опять и опять. Боль начнет усиливаться с каждым новым переломом. Как бы он ни был осторожен, кости будут ломаться и заживать, ломаться и заживать, а когда он станет взрослым – если сумеет так долго превозмогать боль, – его ноги превратятся в причудливую массу осколков костей, бесполезных для ходьбы или чего‑нибудь иного, кроме мучений.
Лицо Химнета под шлемом теперь было очень близко к уху рыбака, а голос понизился до шепота. Лицо мужчины подергивалось, и несколько слезинок скатилось по его щетинистой щеке. – Не делайте этого. Пожалуйста, не делайте этого. – Ага. – На скрытом сталью шлема лице Химнета Одержимого появилась улыбка. – Пожалуйста, не делайте этого – чего? – Пожалуйста… Голова рыбака упала на грудь, и он сильно зажмурил глаза. – Пожалуйста, не делайте этого… господин. – Хорошо. Просто отлично. Протянув руку, колдун провел бронированным пальцем по щеке мальчугана. Паренек отпрянул от прикосновения холодного металла, он дрожал, ему явно хотелось заплакать, но он по‑мужски изо всех сил сдерживался. – Это оказалось не очень трудно, правда? Теперь я тебя оставляю. Не забывай об этом состязании в гордости. Химнет Одержимый не каждый день останавливается, чтобы потолковать с одним из своих подданных. И не забудь соответствующим образом выразить почтение, когда я буду уезжать. – Шелковистый голос чуть заметно посуровел. – Ведь ты не хочешь, чтобы я вернулся и еще побеседовал с тобой? Выпрямившись во весь свой внушительный рост, властитель вернулся к колеснице. – Поехали, Перегриф. Почему‑то сегодня утром океан не оказывает на меня обычного благотворного воздействия. – Это из‑за женщины, господин. Она терзает ваши мысли. Но все пройдет. – Знаю. Однако так трудно быть терпеливым. Перегриф осмелился улыбнуться: – Время, проведенное в длительных раздумьях, сделает окончательное решение наиболее приемлемым, господин. – Да, да, правда. – Чародей положил ладонь на руку воина. – Ты всегда знаешь, что сказать, чтобы утешить меня, Перегриф. Голова с белой копной волос почтительно качнулась. – Я стараюсь, господин. – Назад, в крепость! Как следует поедим и займемся накопившимися государственными делами. Подальше от смрада этого места и этих людей. – Да, господин. Перегриф тронул вожжи, и огромные лошади аккуратно развернули колесницу на ограниченной площадке. Химнет бросил взгляд в направлении конца волнореза. Люди стояли, отложив удочки, сжимая в руках шапки и почтительно склонив головы. Один человек склонил голову особенно низко, так же, как и его сын, оба они слегка дрожали. Увидев это, Химнет задержал на них взгляд несколько дольше, чем нужно, хотя и понимал, что не подобает ему находить удовольствие в таких пустяковых проявлениях власти. Перегриф прикрикнул на коней, и колесница рванулась вперед, мчась по волнорезу назад к порту, к городу, к угрюмым утесам Карридгианских гор. Что‑то стрелой пролетело перед колесницей, отчаянно пытаясь увернуться от мчащихся копыт жеребцов, – упряжке перебегала дорогу черная кошка. – Осторожно, – крикнул некромант, – не задень ее! Исполнительный Перегриф, мастерски орудуя вожжами, слегка отклонял несущихся коней вправо, хотя колесница опасно приблизилась к краю волнореза. |
