Изменить размер шрифта - +
  Более  сведующие,  чем   многие
литераторы  (мы  тогда  еще  не  знали,  что Легранден довольно известен как
писатель, и были бы очень удивлены,  если  б  нам  сказали,  что  знаменитый
композитор  написал музыку на его стихи), и отличающиеся большей "набитостью
руки", чем многие  художники,  они  убеждены,  что  жизнь  у  них  сложилась
неудачно, и работают они спрохвала, хотя не без затей, или же с неутомимой и
надменной, презрительной, желчной и добросовестной старательностью. Высокий,
стройный,  с  тонким задумчивым лицом, с длинными светлыми усами, с голубыми
глазами, выражавшими разочарование,  изысканно  вежливый,  такой  интересный
собеседник,  какого мы отроду не слыхивали, Легранден считался у нас в семье
образцом благородства и деликатности,  натурой  исключительной.  Бабушке  не
нравилось  в  нем  то,  что  он уж слишком красиво говорил, чересчур книжным
языком, лишенным свободы, с какою тот же Легранден повязывал широким  бантом
галстук, так что он у него всегда болтался, с какою Легранден носил прямую и
короткую, почти как у школьника, тужурку. Еще ее удивляли пламенные и частые
его тирады против аристократии, против светского образа жизни и снобизма, "а
ведь  снобизм,  конечно,  и  есть  тот грех, что имеет в виду апостол Павел,
когда говорит о грехе, которому нет прощения".
     Бабушке не только было несвойственно светское тщеславие --  она  просто
не  понимала,  что  это  такое,  --  вот  почему  ей  казалось бессмысленным
вкладывать столько душевного пыла в его осуждение. Кроме того, она полагала,
что не очень-то красиво со стороны Леграндена, сестра которого была  замужем
за  нижненормандским  дворянином,  проживавшим  близ  Бальбека,  так яростно
нападать на благородное сословие и даже упрекать Революцию, что она  не  всю
знать гильотинировала.
     -- Здравствуйте, друзья! -- говорил Легранден, идя нам навстречу. -- Вы
счастливы:  вы можете жить здесь подолгу, а мне уже завтра надо возвращаться
в Париж, в свою конуру. Ox! -- вздыхал он, улыбаясь своей особенной улыбкой,
в которой читались мягкая ирония, разочарованность и легкая рассеянность. --
У меня в Париже полно ненужных вещей. Не хватает лишь необходимого: неба над
головой. Живи так, мой мальчик, чтобы у тебя всегда было небо  над  головой,
-- обращаясь  ко  мне,  добавлял  он.  --  У  тебя  красивая,  хорошая душа,
художественная натура, -- не лишай же ее необходимого.
     Когда мы возвращались домой и тетя посылала узнать у нас,  опоздала  ли
г-жа  Гупиль  к обедне, мы ничего не могли ей ответить. Зато мы усиливали ее
тревогу сообщением, что в церкви работает художник  --  копирует  с  витража
Жильберта  Дурного.  Франсуаза,  которую  немедленно  посылали  в бакалейную
лавку, ничего толком не узнала, потому что в лавке не оказалось  Теодора,  а
Теодор совмещал обязанности певчего, способствовавшего благолепию в храме, и
приказчика  в  бакалейной  лавке,  и  это  обстоятельство,  позволявшее  ему
поддерживать отношения со всеми слоями общества, сделало  из  него  человека
универсальных знаний.
     -- Ах!  -- вздыхала тетя.
Быстрый переход