– От Десмонда Финча. На него можно положиться во всем – до мелочей. Я сказала ему, что он, исполнительный директор, должен был бы заметить нарушения и неувязки в финансовой деятельности завода. Мистер Финч очень не хотел говорить об этом и все же признался, что однажды Норман Кворн в порыве раскаяния чуть ли не рыдал у него на груди. Откровенно говоря, вряд ли это удастся доказать. Грантчестер скорее всего ни в чем не сознается...

 – На это рассчитывать не приходится, – согласился я с Маргарет.

 – Я думаю, – сказала миссис Морден, кажется, не услышав меня, – что Норман Кворн сказал как-то без всякой задней мысли близкому другу Айвэна и его адвокату Оливеру, как легко в наши дни электронных трансфертов разбогатеть. Наверное, они вместе придумали схему действий, может быть, даже сначала для них это было не более чем игрой ума, но потом, когда первая проба удалась, они приступили к осуществлению своего замысла всерьез. И этот замысел стал преступным. Вот тогда-то Норман Кворн и решил пойти на попятную.

 – Но деньги он украл, – резко возразил я, – и пытался надуть своего партнера по мошенничеству. – Оба они хороши, – грустно согласилась со мной Маргарет.

 Мы выпили шампанского. Оно оказалось так себе, сладковатое. Пэтси не транжирила денег попусту.

 – Жаль, нет здесь сегодня Тобиаса, – вздохнул я. Маргарет, чуть поколебавшись, сказала:

 – Он переживает, что мы не сумели найти деньги по списку, который так дорого обошелся вам.

 – Скажите Тобиасу, пусть не принимает этого близко к сердцу. Не ожидал я, что он такой мягкотелый.

 Маргарет наклонилась ко мне и вдруг поцеловала в щеку.

 – Мягкотелый! – повторила она за мной. – О, к Александру Кинлоху это слово не подходит.

* * *

 Роберт и я как душеприказчики Айвэна, заявившие Гольден-Мальта на участие в скачках, стояли возле денника и наблюдали, как Эмили седлает его.

 – Ты знаешь, ходят кое-какие слухи, – как бы между прочим сказал мне Сам.

 – О чем?

 – Что Оливер Грантчестер заманил тебя в свой сад, ну и так далее.

 – Не стоит об этом.

 – Как тебе угодно. Но молва расходится, и помешать этому ты не можешь. (Дядя Роберт был прав. Спустя некоторое время я получил открытку от юного Эндрю из его приготовительной школы: «Правда, что вы, одетый, лежали в пруду холодной октябрьской ночью?» «Да», – ответил я племяннику одним-единственным словом). Положительно, ты сумасшедший, странный, Александр. Кому какое дело до этого? Иные нарочно стараются казаться героями...

 – Ал, – сказал дядя Роберт, – ты дал бы жечь себя за «Честь Кинлохов»?

 – Дело вовсе не в этом проклятом списке, – сказал я.

 Дядя Роберт улыбнулся. Он все понял.

* * *

 Мы с Эмили стояли в парадном круге и наблюдали, как идет по этому кругу Гольден-Мальт, ведомый своим конюхом.

 К нам присоединился жокей, одежду которого украшали цвета Айвэна: золотистый и зеленый.

 Эмили, казалось, совсем не волнуется, и только чуть учащенное дыхание выдавало ее. Она наставляла жокея, чтобы он, если сумеет, держался почти всю дистанцию четвертым, и, лишь пройдя последний поворот, постарался бы стать лидером.

 – Не забывайте, – говорила она, – что на кривой Гольден-Мальт не ускорит темпа. Ждите, пока не выйдете на прямую, даже если потеряете на этом.