|
Но никто из бедных людей не рискнул бы спуститься под землю, чтобы его там встретить. Кантора интересовали спасшиеся, особенно женщины и дети, среди которых он надеялся найти сестру. Он никогда не забудет свою радость, когда однажды вечером он встретил ее при свете коридоров, похудевшую, грязную, маленькую дрожащую птичку, такую измученную, что было страшно смотреть. Он испугался, потому что чуть было не прошел мимо нее в ее камзольчике, он чуть не оттолкнул ее; но она была спасена, и они шли по лагерю, испуская их любимые крики: "Онн! Онн!" Его охватила жалость при виде знаков оспы, которой девочка переболела во время эпидемии, еще больше сократившей численность ирокезов. Говорили, что Господин де Горреста специально прислал в лагерь одеяла, в которые заворачивали больных оспой, чтобы спровоцировать эпидемию. Но чего только не говорили! “Проклятая зима!" - думал Кантор пока тропинка вела их через горы к Вапассу. Слишком суровая, слишком длинная, которая не позволила вовремя найти Онорину. Но смог бы он? Ибо зима все равно застала бы их обоих, быть может вдали от всякого убежища, в белой пустыне. В лагере он держал ее на руках и думал: "Что за беда! Ты жива! Мама вылечит тебя!” Вот уж воистину, бедняжка! Она и так не была очень ловкой, а теперь еле плелась, спотыкаясь, падала. В конце концов он взвалил ее на спину, привязав ремнем и потащил через разрушенные и сожженные индейские города, в которых лежали мертвые тела, он пересекал леса, перебирался через трещины и все шел и шел по направлению к Вапассу. В Оранже они отдохнули, и Кантор задумался. Если Гудзон освободился ото льда, то целесообразнее было бы добраться до Нью-Йорка. Затем - до Голдсборо. Путь займет несколько месяцев. Лучше уж продолжать путь на восток, через леса. Он был похож на сестру. Он испытывал нетерпение оказаться дома. Как можно быстрее добраться до своих. А дом - это Вапассу. Это лицо и глаза матери, ее объятия, ее улыбка, это присутствие их отца, его смех, редкий, но заразительный, это его радость. Это их друзья испанцы, это их брат с сестрой, которых он не знал, но о которых Онорина рассказывала без устали. Он обернулся и посмотрел, как она ковыляет позади него с выражением огромного счастья на лице. Он с трудом поборол желание сообщить ей, что она похожа на растрепанного дикообраза, но она была так горда, что носила костюм индейского мальчишки. - Уттаке сказал мне, что я достойна быть воином, и поскольку находятся мальчики, которых переодевают в женское платье, потому что они не чувствуют вкуса к ношению оружия, то почему бы мне не надеть мужской костюм, ведь я хорошо стреляю из лука... Вот уж глупость, заставлять меня идти собирать годы или искать подстреленную дичь, только из-за того, что я - девочка. Иногда ребенок останавливался. Она боялась. - Ты думаешь, что она мертва? - спросила она однажды. - Кто? - Моя мама, в Вапассу. Она делала ударение на слове "моя", но Кантор не обращал на это внимания. Он пылко возражал. - Нет, это невозможно. Она не может умереть. Я хочу тебе объяснить, почему. Слишком много злых сил объединилось против нее. А ты знаешь, что происходит в этом случае? - Нет! - Рождается еще большая, добрая сила. Онорина качала головой. Она рассказала, что будучи у индейцев, видела во сне умирающую мать, она вскочила с криком: “Моя мама умирает! О! Сделайте что-нибудь!. |
