— А-дам счастлив?

Он ощущал ее энергию и возбуждение и что-то еще, что-то дикое и по-прежнему необъяснимо пугающее. Он кивнул. Ему было трудно говорить.

Она нагнулась над ним и, мгновенно изменив настрой, потянулась к рюкзаку.

— Брид голодная. — Она пошарила в рюкзаке — по записной книжке, книге о птицах и биноклю — и грустно покачала головой. — Торта нет.

Он засмеялся, и чары наконец перестали действовать.

— Торта нет. Сама виновата. Побросала его в воду.

Вскочив на ноги, он подбежал к заводи и бросился в воду, чувствуя, как великолепная холодная и чистая вода смывает страх и чувство ненависти к самому себе, которое таилось где-то на задворках его сознания. Он с максимально возможной скоростью переплыл заводь во всю длину, а когда плыл обратно, увидел, что Брид уже оделась. Выжав руками волосы, она закрепила их на макушке серебряной заколкой. Когда он подплыл к берегу, она уже завершила превращение страстной требовательной женщины в голодного ребенка.

— Мы идем к маме. Она кормит нас лепешками.

Адам кивнул.

— Нужно торопиться. Уже темнеет.

Теперь, когда она полностью оделась, страх отступал, а стыд и смущение выходили на передний план. Он не хотел, чтобы она видела его голым. Он хотел, чтобы она отвернулась, когда он выходил из воды, но она стояла неподвижно и смотрела на него.

— Скорей, А-дам.

Он был сердит, вылезая из воды.

Но она больше не смотрела на него. Ее глаза были устремлены на долину, где среди деревьев сгущался туман.

— Скорей, А-дам, — снова сказала она. — Мы теперь идем.

У него не было намерений оставаться на ночь. Он рассчитывал отыскать во тьме дорогу домой, но у огня, разведенного матерью Брид, было так тепло, а он устал. Он несколько раз впадал в дремоту, прислонившись к грубым стенам их дома, и наконец заснул. Брид смеялась, глядя на мать, пожимала плечами и смеялась, они накрыли его одеялом и оставили одного. Свернувшись на своих кроватях из срезанного вереска, покрытого овечьей шерстью, они повернулись спиной к входу и крепко заснули.

Он проснулся неожиданно. В хижине было холодно, огонь почти догорел, а камень за его спиной стал мокрым от росы. Он сидел неподвижно, окоченевший, чувствуя себя неловко. Брид и ее мать еще спали, но его что-то разбудило. Он осторожно отбросил шерстяное одеяло, которым они накрыли его, и поднялся. Он отыскал путь к двери, откинул кожаный занавес, который в это время года служил единственной защитой, и вступил в холодный белый предрассветный туман.

Пройдя тихонько к ручью, он нагнулся и стал ополаскивать лицо водой, когда услышал позади себя звон металла, ударявшегося о камень. Он повернулся, откинув спадающие на лицо волосы, напряг зрение и огляделся вокруг. Несколько секунд спустя в поле его зрения оказались серые силуэты, и он увидел двух людей, которые вели лошадей к хижине. Он остался на месте, неожиданно испугавшись. Один из них был Гартнайт, в этом он был твердо уверен. Другой — он подался вперед, прищурился и чуть было не онемел от изумления, узнав высокую тонкую фигуру человека, угрожавшего ему в деревне Брид. В отчаянии пытаясь найти, куда бы спрятаться, он озирался вокруг. Но его мог скрыть лишь туман.

— Брид? Мать? Вы встали? — Голос Гартнайта звучал в тишине на редкость громко. Хотя Адам и не мог говорить на их языке, он понял достаточно слов из сказанного. — У нас гость.

Он не мог видеть хижину, но спустя несколько секунд услышал шарканье, а затем взволнованный голос матери Брид со словами приветствия, словами, похожими на те, с которыми она однажды обращалась к Адаму.