— Я поеду с тобой. Дядя хочет убить меня. — Такое однозначное и неэмоциональное заявление поразило его. — Он погрузил меня в магический сон и сказал мне, что еще собирается сделать. Но у меня больше сил, чем у него! — Она расхохоталась диким смехом. — Я притворилась спящей, но слышала его. Я не шелохнулась. Не подала и виду, но, когда он ушел, придумала, что делать. Я оседлала одного из лучших пони, выехала ночью и ехала, пока не прибыла домой. — Она устало улыбнулась — сухой, холодной улыбкой, которая заставила его содрогнуться. — Он хочет убить также моего брата, когда камень будет закончен. Он понимает, что мы с Гартнайтом знаем, для чего предназначается этот камень. Он является вратами в другие времена и к знаниям, которые запрещены для всех, кроме самых посвященных, поэтому мы оба должны погибнуть. Ты видишь зеркало? Это знак того, что отсюда можно заглядывать через отражение в другие миры. Таким способом я пришла к тебе. Я не собираюсь уходить. Осталась лишь малая часть работы. Когда змея будет доделана, Бройчан отдаст приказ похоронить нас под этим камнем в качестве приношения богам. — Жесткость тона исчезла, и она терла кулаками глаза, как ребенок. — Гартнайт ушел. Он ушел с матерью на юг три дня тому назад. Он хотел, чтобы я тоже ушла, но я осталась. Я ждала тебя.
Адам почувствовал в груди странный холодок.
— Брид, о чем ты говоришь? Твоя мать и Гартнайт никогда не покинут тебя. Твой дядя никогда не убьет тебя. Все это ерунда. От начала до конца.
— Ерунда? — Ее голос отразился диким эхом. — Бройчан — главный жрец на нашей земле. Его слово — закон. Даже король не смеет ему перечить, когда дело касается божественных проблем. — Ее взгляд вновь ожесточился, и он отпрянул от нее. — А-дам, неужели тебе не понятно, ты должен спасти меня! Теперь я должна жить в твоем мире. Я собираюсь ехать с тобой. В твою школу в Эдинбург!
— Нет! — Адам вновь попятился назад. — Нет, Брид. Извини, но ты не можешь ехать. Это невозможно.
— Почему? — Она не отводила взгляд с его лица.
— Потому что не можешь. — Эта мысль привела его в ужас.
— Ты не можешь оставить меня, А-дам, мне больше некуда идти.
— Иди с Гартнайтом и Джеммой. Ты принадлежишь им.
— Не могу. Они уехали на юг.
— Тогда последуй за ними. Это настоящая чепуха, Брид. Я не могу взять тебя в Эдинбург! Извини.
— Но ты же любишь меня, А-дам.
— Да… — Он помедлил. — Да, я люблю тебя, Брид. — Это была правда, но в то же время он вдруг понял, что в глубине души он был бы рад больше не видеть ее. Ее приступы злости, ее собственнический инстинкт, ее дикие заявления становились опасными. Одновременно в глубине души он уже начал отмежевываться от Питтенросса и от всего, связанного с ним. Он смягчил тон. — Наша любовь связана с этим местом. Она — для каникул. В Эдинбурге для нее нет места. Совсем нет. — Он замешкался. — Брид, там, куда я еду, не разрешено находиться женщинам. — Он не любил врать, и в какой-то степени это была правда. Робби подыскал им жилье вблизи Хай-стрит, и одним из условий хозяйки было: «Никаких девушек». С ними будет делить жилье лишь скелет, который Робби принес в мешке, забрав у одного только что получившего диплом врача. Дело в том, что этот скелет, по имени Нокс, был лишен кожи и плоти самим молодым человеком, который уже уехал на юг в Лондон работать в качестве дерматолога. — Брид. — Адам глубоко вздохнул и нежно взял ее руки в свои. — Мне очень жаль, но тебе нужно возвращаться. Ты же понимаешь, что тебе на самом деле ничего не грозит. |