По большой земле скакали два коня: конь вороной и конь бледный.

А уже днем на сухом островке среди болота под молодыми березками разговаривали, совещались отрядные начальники: Спиридонов, Митяй, Миша, Егор и Александр Ганин. Лежа на животе, Яков хитро и скучающе посматривал на своих помощников, слушал, покуривал, пока молчал. А говорил Ганин:

– Организация разбита по пятеркам, пятерки связаны с центром лесенкой – все как положено в подполье. Думают выступить сразу же, как наши на фронте ударят. Вот тогда и твоя помощь понадобиться, Яша. А пока Иванов советует замереть твоему отряду – будто вас нет. Беляки деревни трогать не будут, потому что не до этого сейчас.

– Иванов – кто такой? – спросил Миша.

– Яков знает, я ему говорил. Руководитель наш.

– Дельно предлагает Иванов. – Спиридонов переменил позу: сел по-турецки. – Сдастся и мне, что наши скоро ударят. Вот моя диспозиция: отряд расходится по домам, каждый при оружии и ждет команды. Я один – здесь. На связи со мной Митяй и Михаил. Александр уходит в город. Егор с ним. Курьером.

Егор, ты этого Иванова видел? – осторожно полюбопытствовал Митяй.

– Видел, конечно.

– Ну и что он? – и Митяй плечами показал каким, по его мнению, должен быть такой человек.

– Серьезный мужчина, – подтвердил Митяевы предположении Егор.

– Когда нам идти? – попросил приказа Ганин.

– Разойдется отряд, тогда и отправитесь, – Спиридонов опять прилег, нашел травинку покрепче, поковырял ею в зубах.

– А сейчас что делать? – огорченно спросил Егор.

– Песни петь, если хорошие знаешь. Да, Мишка. Все хочу спросить тебя, да забываю: граммофон твой – где он теперь?

– Я почем знаю?! – мрачно огрызнулся Миша, но затем рассказал: – Как оставили его тогда на дороге, так с тех пор не видел. Сначала не до этого было, а потом уж и не нашел. По жадности какой – нито паразит –-хапнул без всякого соображения. Граммофон-то заводить надо, а как музыка заиграет, я тут как тут. Бессмысленные люди!

– Ну, не скажи! – вступил в разговор Митяй. – Расчет у того, кто брал есть: вероятней всего убьют Мишку в заварухе-то такой, и никто граммофон назад не потребует.

– Отставить! – гаркнул Спиридонов. – Раскаркались! Убьют, не убьют. Я песню хочу послушать. Хорошую песню.

* * *

– Так что я сразу к товарищу Иванову доложить что и как, – Ганин лукаво посмотрел на Кареева и добавил: – Теперь решить надо, когда выступать будем. Совместно.

Ганин сидел в кресле у кареевского стола, Егор на стульчике у двери, а Кареев, положив руку на стол, а голову на руку, рассматривал их поочередно – то того, то другого.

– Не слишком ли гладко все получается, Саня? Как ты считаешь, ловкач ты мой золотой?

– Его беда, Валентин Андреевич, что он ужасно нетерпеливый. А нетерпеливый оттого, что везучий до безумия, – и Ганин показал какой Спиридонов человек: – Налетел, нашумел – фыр, фыр! Этот сюда, этот туда! Он командует, все бегают и все получается. А оттого, что все получается, многого не видит. Меня не видит, к примеру.

Появился Мокашев во время ганинского красноречия и, дослушав в дверях, подошел к столу.

– Твой комиссар один на болоте, – сообщил ему Кареев. – Будем в ночь брать.

– Кто будет брать? – спросил Мокашев.

– Как – кто? Ребятки мои. До чего они комиссаров ловить любят, страсть!

– Отдай мне его, Валя.

– Что это значит – отдай? Портсигар он, что ли?

– Я его один на один хочу взять.

– Один на один не возьмете, Георгий Евгеньевич! – с сожалением сказал Ганин.