Мальволия промолчала. Я попробовала зайти с другого конца:

— Я слышала твой разговор со стражниками. Ты им говорила, что когда-то служила в замке. Это правда?

Мальволия сощурилась.

— Ты сама знаешь. Чего спрашиваешь?

— Я ничего не знаю, потому и спрашиваю. Мне об этом не рассказывали.

— Ты и впрямь не знаешь?

Похоже, мое неведение немного озадачило ведьму. Некоторое время она разглядывала заходящее солнце, потом сказала:

— Меня это не удивляет. С какой стати твоему отцу рассказывать такое? Он ведь тебе с детства твердил, что я — злая и коварная, что я только и помышляю, как бы тебя погубить.

«А разве не так?» — мысленно спросила я, забыв, что она умеет читать мысли. Но сказала я опять совсем другое: то, что требовала моя дипломатическая стратегия.

— Отец почти ничего не рассказывал о тебе. Я слышала только о том, что мне ни в коем случае нельзя дотрагиваться до веретен. С самого раннего детства, каждый день.

— А ты все равно дотронулась, — засмеялась Мальволия. — Тебе этого было не избежать. Но я немало позабавилась, наблюдая за жалкими усилиями твоего отца уберечь тебя от встречи с веретеном.

«Удивляешься, что отец, как мог, меня защищал?»

Меня удивляло и другое: если мое соприкосновение с веретеном было неизбежным, зачем Мальволия явилась в замок и заманила меня в башенную комнату? Может, боялась, что я избегну ее проклятия?

Будто прочитав мои мысли, она сказала:

— Я сама принесла веретено. Я должна была убедиться, что все идет так, как мною задумано.

«Какая забота!» — мысленно усмехнулась я, однако вслух произнесла:

— Я была рада услышать о неизбежности моей встречи с веретеном. А то я обвиняла себя в легкомыслии. Точнее, отец меня обвинял.

Мальволия снова засмеялась.

— Это очень похоже на твоего отца. Ему всегда надо кого-то обвинять.

— А ты считаешь, он тебя обвинял незаслуженно? — не выдержала я. — Ты меня прокляла. Обрекла на трехсотлетний сон. И теперь, когда я пробудилась, ты говоришь, что заклятие, видите ли, снято ненадлежащим образом, и это якобы дает тебе право похитить меня и вновь подчинить своей воле.

Ну вот! Опять я нарушила одно из главных правил дипломатии: умение сдерживать выплеск чувств. Мне нельзя было это говорить. Но осуждающие слова уже вылетели из моего рта, и обратно их не затолкаешь.

— Я говорю о том времени, когда я была обычной швеей в замке, а твой отец — всемогущим королем.

Я впервые задумалась о том, что злоба и желание отомстить связаны у Мальволии с чем-то более серьезным, нежели торжество, на которое ее «забыли» пригласить.

— Так что тогда случилось?

— Сейчас это уже не имеет значения.

Она махнула в сторону стола:

— Убери посуду. Если больше не будешь задавать мне свои назойливые вопросы, я разрешу тебе провести вечер не за шитьем, а за чтением. Мое зрение уже не то, и в сумерках я плохо вижу стежки, а твоим медлительным рукам я не доверяю.

Я сомневалась насчет ее слабого зрения, но спорить не стала. Я убрала посуду, а потом уселась читать ведьме единственную книгу, имевшуюся в доме. — Библию. Я читала до тех пор, пока не погас огарок свечи.

ГЛАВА 41

ДЖЕК

Перелет до Брюсселя занял всего час. Трэвис встретил нас в аэропорту. Мой отец сразу же направился в пункт проката машин.

— Привет, вечный соня и обжора, — сказал я Трэвису. — Спасибо, что встретил нас.

— Можешь не благодарить. Мне хотелось улизнуть из замка. Король злющий. Того и гляди, упрячет в свою тюрягу как пособника.

Отец закончил с оформлением проката и подошел к нам.