Извинять его мне не хотелось, но сказанное меня слишком заинтриговало, и я промолчал, желая услышать продолжение.

— Рассказывай!

— Будучи бизнесменом, легко наживаешь себе врагов, — сказал Блумберг. — Но в случае с Ольсеном это не просто враги. Похоже, он вступил в конфликт с поляками, у которых список прежних судимостей нескончаем, словно проповедь.

Я состроил скептическую гримасу. Уж слишком все это смахивало на плохой полицейский сериал.

— Весной Ольсен прикупил недвижимость. А поляки держат на первом этаже пиццерию, от которой он мечтает отделаться. Думаю, такое соседство не очень хорошо сказывается на ценах за жилье.

— Но способ не указывает на мафиозное убийство, — возразила Ульрика.

— Кто говорит о мафии? Я упомянул лишь о польских держателях пиццерии. Но дальше будет еще интереснее.

Мне вся эта ситуация все меньше нравилась. В моем представлении расследованием убийства занимается полиция, а не адвокат. Кроме того, как-то некрасиво в чем-то подозревать жертву преступления.

— Всего полгода назад на Кристофера Ольсена было подано заявление в полицию по поводу многократных избиений и изнасилований. Было начато предварительное следствие, но через пару месяцев прокурор решил закрыть его за недостатком доказательств.

Блумберг сделал театральную паузу, окинув нас взглядом:

— Заявление подала бывшая сожительница Ольсена, прожившая с ним три года. По ее словам, Кристофер — насильник и жестокий тиран, загубивший ее жизнь.

Ульрика изменилась в лице:

— Стало быть, ей не удалось ничего доказать?

— Нет, — сказал Блумберг.

— Ее наверняка переполняет жажда мести.

Блумберг кивнул.

Ульрика повернулась ко мне:

— Ты понимаешь, что это значит?

План Блумберга состоял в том, чтобы представить альтернативного подозреваемого и вызвать обоснованные сомнения в виновности Стеллы. Польские владельцы пиццерии были первым вариантом, но бывшая сожительница Ольсена оказалась куда более подходящей кандидатурой.

— Но она, возможно, не имеет ко всему этому никакого отношения, — сказал я Ульрике, когда мы сидели ночью на диване, не в силах уснуть. — Разве не лучше будет предоставить это полиции?

Она взглянула на меня как на глупого пастора:

— Именно этим и занимаются адвокаты.

— Но разве не достаточно будет доказать, что Стелла невиновна? Представь себе, что другой человек попадет в трудную ситуацию. Ее избивали, насиловали, а теперь…

Ульрика резко поднялась:

— Мы говорим о Стелле! Наша дочь сидит в следственном изоляторе!

Само собой, она права. Нет задачи важнее, чем как можно скорее вызволить Стеллу. Допив виски, я встал и подошел к камину. Когда я открыл стеклянную дверцу, жар ударил мне в лицо, и я вынужден был подождать пару минут, прежде чем засунуть в камин кочергу, так что пепел полетел во все стороны и облако дыма поднялось над моей головой.

— Ты любишь меня? — спросил я, не глядя на Ульрику.

— Солнышко мое, ясное дело, я тебя люблю. — Она потянулась ко мне и погладила меня по затылку. — Тебя и Стеллу. Я люблю вас больше всего на свете.

— Я тебя тоже люблю.

— Это просто какой-то кошмарный сон, — проговорила Ульрика. — Никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной.

Я сел и обнял ее одной рукой:

— Что бы ни случилось, мы должны держаться вместе.

Мы поцеловались.

— А что, если она… — проговорил я. — Как ты думаешь, а если она…

Ульрика отшатнулась от меня:

— Не надо так думать!

— Знаю.