Андрей видел, когда их взвод проходил мимо командиров, как стояли, приложив руки к козырькам фуражек, генералы и офицеры штаба. Совсем недавно также он проходил мимо офицеров в советской форме. И новые командиры выглядели не хуже тех. В статьях и карикатурах, по которым складывалось его впечатление о предателях Родины, это были сплошные дегенераты со следами всех пороков на лицах. Но на деле это обычные люди. Андрей поймал себя на мысли, что он проникся каким-то гордым чувством, осознав себя частью этой силы, что чеканила шаг на плацу под знаменами Германии и русским Андреевским флагом…

* * *

Вечером во время праздничного ужина с вином было произнесено много речей за победу над большевиками и о священной мисси РОА.

Но мало кто проникся этими казенными словами, которые произносились офицерами для напутствия солдат много раз. Они никому не добавили уверенности в правоте того дела, за которое им предстояло сражаться.

На улице к Андрею и Сергею подошел поручик Артюхин. Он предложил им сигареты из своего портсигара.

— Тошнит от речей? — спросил он. — Знаю. Никто не верит той галиматье, что говорил майор пропаганды. Этот толстый господин сам никогда не был в бою. И его слова «не проникли в души», как он того хотел.

— Вы это так говорите, господин поручик.

— А чего мне бояться? Мы пойдем в бой не за эти слова. И не за Гитлера.

— А за кого? — спросил Андрей.

— За свои жизни и за право считаться людьми. Солдатами. И если Сталин лишил вас права сражаться за Советскую Родину, то станем воевать за немецкую.

— Звучит не слишком оптимистично, господин поручик.

— Верно, Рогожин. Оптимизма мало. Но я уже воевал и знаю что к чему. В плен вам попадать нельзя. Этого не советую.

— Расстрел без суда?

— Если бы только расстрел. Расстрел это если крупно повезет. Вам для начал на допросах все кости переломают. И вы будете молить о смерти. Наши части воюют хорошо. Ибо выбора им не составили. Так что тот майор напрасно старался. За него этот вопрос решил сам Сталин.

— Вы будете нашим командиром, господин поручик? — спросил Серега. — Вы или поручик Минаков? У нас так до сих пор и не знают.

— Я, — ответил Артюхин. — Минакова оставляют в школе.

Они некоторое время курили молча. А затем поручик спросил, обратившись к Андрею:

— Вы хотели перейти к фон Дитмару, Рогожин?

— Он предлагал мне работу, господин поручик.

— Он хотел вас забрать. Но ему не позволили. А он большая птица. Пустяками не занимается.

— Но меня все равно ждет фронт, господин поручик. Да я и сам, наверное, рад такому повороту.

— Наверное? — усмехнулся поручик.

— Я не разобрался в себе. Не могу найти стержень.

— Стержень? Вы о чем, Рогожин?

— Это то, что называется целью. То, ради чего стоит идти в бой.

— У вас был этот стержень, когда вы сдались в плен. Но жажда жизни была сильнее вашей цели. Так сражайтесь теперь за свою жизнь и не думайте о последствиях. Те солдаты с той стороны хотят вашей смерти. У них нет к вам жалости. Вы это поняли?

— Да, господин поручик.

— Вот и отлично. Тогда стержень у вас есть, если конечно не желаете покончить жизнь самоубийством. Сдаться красным вы не можете. Струсить и оставить позиции — побежав к немцам в тыл — также нельзя. Тогда вас расстреляют они. Выбор не так велик. Вы неплохой стрелок. И с Осиповым составите пару у пулемета…

* * *

На фронт.

Уже в поезде в вагоне для солдат, все новобранцы РОА в полевой форме с касками и винтовками, вспоминали школу и девочек-связисток.