Он думал, что при царе так не наказывали за запрещенную литературу. Он сравнивал и анализировал. Он читал книги о Ленине, и там писалось, что Ильич в царской тюрьме «страдал» от нехватки чернил и «царские палачи» не давали ему писать свои «гениальные труды». И «страдалец» делал чернильницы из хлеба, а чернила из молока. А в сталинских тюрьмах заключенные не имели ни хлеба, ни молока. Их избивали и морили голодом. И в советских книгах это называли свободой.

Да и так ли плохо жилось рабочему при царе? Неужели им, рабочим, сейчас стало легче? Ранее они вкалывали на буржуев, но пришли советы и «освободили» их от буржуев. Так отчего они по прежнему пашут за копейки, если свобода и равенство?

Об интеллигенции говорить нечего. Сталин сделал из той самой гордой русской и украинской интеллигенции быдло, запуганное и трепещущее перед новой властью.

Иван видел как Лев Давыдович Ройзман, начальник местного отделения НКВД, выводил свою жену из авто, подавая ей руку. На ней была шикарная шуба, и шею украшало драгоценное колье. Дома у Ройзманов была кухарка и горничная. Жили они в шести комнатах вдвоем.

Неужели это была та самая справедливость и то самое счастливое существование, которое обещали большевики? Иван тогда пришел к выводу, что лучше не стало, и ни о какой свободе в этой стране-тюрьме и речи нет. Здесь можно открыто говорить лишь о том, что угодно власти. А если скажешь что поперек — в лагеря, на «перековку» как врага трудового народа. И с каких пор Ройзман стал воплощать в себе волю украинского и русского народов?

Когда началась война, Иван видел, что панике поддались в первую очередь эти самые идеологи новой власти. И они за свои ошибки заставили заплатить простых солдат.

Затем была эвакуация и тяжелая работа на заводе. Затем военкомат и фронт, где Иван Остапчук сдался в плен немцам. Он был среди тех немногих солдат РОА, кто сам рвался на фронт с большевиками…

* * *

Москва. Управление НКГБ СССР.

Апрель. 1944 год.

Старший майор Нольман, наконец, получил сведения об Андрее Рогожине. Пришли они по линии агентурной разведки из управления Павла Судоплатова.

Сообщил их давний сослуживец Нольмана Сергей Сергеевич Марченко:

— Иван Артурович, ты интересовался человеком по фамилии Рогожин?

— Да. А что такое? Есть Новости?! — вскричал Нольман.

— Есть. Но с чего ты так встрепенулся? Он так важен?

— Сергей Сергеевич! Я уже трижды пытался наладить контакты с Рогожиным! Трижды. И все без толку!

— Но тот Рогожин, про которого я тебе расскажу, всего лишь рядовой.

— И что с того? Иногда в нашем деле простой солдат важнее генерала будет. Говори.

— Андрей Рогожин ныне среди пополнения 2-го гренадерского полка.

— Он на фронте?

— Прибыл в составе пополнения из Дабендорфа. Наши люди обратили на это внимание только из-за того, что Дабендорф офицерская школа. А этих прислали простыми солдатами. С чего так?

— И что выяснили?

— Ничего. 2-й батальон 2-го гренадерского полка в составе 58-й дивизии вермахта. И они на переднем крае.

— Рогожин на передке? — удивился Нольман. — ты не ошибся?

— Иван Артурович. Я привык отвечать за свои слова. И мои люди тоже. Но что тебя так беспокоит?

— Мне нужен Рогожин. Живым нужен. И с чего немцы используют его как рядового?

— А как они должны его использовать, Иван Артурович?

— Молодой человек знает четыре языка! Я был уверен что немцы обратят на это внимание!

— Вот здесь ничего сказать не могу, Иван Артурович.