«Что ты сказал? Как… биоматериал?».

«Про лагеря вроде „Примирения“ ходят разные слухи, — неохотно ответил Аскар. — Доподлинно мне об этом не известно, но я слышал от нескольких бывших заключенных, что если из крупной клиники поступает запрос на трансплантацию печени или сетчатки, то подходящий донорский орган, как правило, находится в течение нескольких дней».

«Полная чушь. Необходимость в донорских органах давно отпала благодаря биотехнологиям. Все можно вырастить в лаборатории или напечатать на биопринтере».

«Да, но это время и деньги».

«Так ты считаешь, что Орынбека…», — Тео не смог закончить, сформулировать вопрос, настолько это предположение казалось диким, варварским.

«Я ничего не утверждаю, а лишь говорю, что результаты тестирования наталкивают на определенные мысли».

«Мне следует как-то предостеречь его?».

«Ни в коем случае. Прав я или ошибаюсь, это знание ничего не изменит, только умножит его тревоги и страхи. Человек живет надеждой».

В этот момент Орынбек, которого сокамерники окружили в плотное кольцо — теребили, хлопали по плечу, поздравляли — наконец, вырвался, чтобы заключить Тео в медвежьи объятья.

— Это все ты! Без тебя я бы тут пропал. Спасибо, брат! Если бог подарит мне сына, а назову его в твою честь, — пророкотал он ему в ухо.

— Да брось. Я тут ни при чем, — пробормотал Тео.

На следующее утро после переклички все в камере выстроились, чтобы проводить старика и Орынбека на собеседование и крикнуть последние напутствия. В тот день время тянулось особенно медленно. При каждом шорохе Тео вскидывал глаза на дверь, но они так и не вернулись. В камере радостно перешептывались — значит, все прошло успешно, и они уже на свободе, на пути к дому. Перед отбоем надзиратели втолкнули в камеру двух новеньких — сумрачного мужчину, гладко выбритые щеки и череп которого отливали сизым, и худенького невысокого паренька, почти мальчишку, который испуганно выглядывал из-за его спины. Один из сокамерников молча указал на свободные циновки, которые лежали, свернутые в рулон, под скамьей. Тот, что постарше, так же молча кивнул и расстелил их.

В камерах приглушили свет. Прошло около часа. Тео лежал с широко открытыми глазами. Он слышал, как новый паренек приглушенно поскуливает и всхлипывает. Уверенность Тео, что ему удастся когда-нибудь вырваться из лагеря, вытекала, как остывший чай из треснувшей чашки.

Среди ночи в камеру ввалились надзиратели. Наступая грубыми ботинками на спящих, они пробирались по камере, как по бахче. Никто из заключенных не издал и звука — все затаили дыхание. Тео тоже притворялся спящим, хотя сердце заходилось.

— Этот что ли? — спросил один из надсмотрщиков.

— Кто б знал. Все на одно рыло, не разберешь.

Один из них несильно пнул Тео.

— Эй, ты, встал. Живее! Назови свой номер.

Тео подчинился. Трое надзирателей вытолкали его из камеры, защелкнули на запястьях и лодыжках магнитные браслеты и вывели наружу. Ночной воздух показался Тео полотном, сотканным из запахов свежего ветра, раскаленных полуденным зноем камней и дикорастущих трав, из серебряного свечения далеких звезд и шороха листвы. Но уже через пару мгновений они вновь оказались внутри душной утробы тюрьмы.