– Ты знаешь, что скажет Фрэнк.

– Отцу пофиг. – Но его голос теряет часть своей решимости. Мы все знаем, что Фрэнку не все равно. Очень сильно. Хорошие оценки – это единственное, на что ему не наплевать, когда дело касается его детей.

Я заканчиваю убирать продукты. Сминаю бумажные пакеты в два шара и бросаю их в мусорное ведро под раковиной. И мусорное ведро, и раковина переполнены. Посудомоечная машина сломана. Опять. Придется мыть всю посуду вручную.

Поворачиваюсь как раз в тот момент, когда Фрэнки пинает голень Аарона под столом. Аарон съеживается, пригибает голову. Там, где Фрэнки жесткий и твердый, Аарон мягкий. Даже черты его лица податливы: щеки пухлые, нос плоский, глаза широко расставлены и раскосые по углам, как будто они начинают растворяться в остальном лице. Мы с Фрэнки унаследовали тонкие, изящные черты нашего отца, но Аарон похож на нашу мать.

Внутри меня бурлят эмоции. Я хочу защитить его, оградить от тех, кто может причинить ему боль, но не могу. Я даже не могу защитить его от людей, которые живут в этом доме. Он должен научиться делать это сам. Он должен научиться быть сильным.

– Постой за себя, Аарон.

– Он не посмеет, – отмахивается Фрэнки. – Аарон боится. Слабак Аарон не знал бы, что делать, даже если бы на него напала девчонка.

Аарон сидит над блокнотом для рисования, его грязные кудри падают на лицо. Фрэнки наклоняется через стол и выхватывает его.

– На этот стол так интересно смотреть, правда? – Фрэнки бросает блокнот на пол.

Аарон сжимает карандаш, который держит в руке, побелевшими костяшками пальцев. Он ничего не говорит, ничего не делает. Он просто принимает это.

– Прекрати, Фрэнки. Оставь его в покое. – Страх за Аарона сжимает мне горло. Я возвращаю ему блокнот для рисования и поглаживаю спину медленными кругами, как делала, когда он был маленьким. – Все в порядке. Ты в порядке. Слушай, ты не можешь и дальше позволять людям издеваться над тобой, ясно? Даже Фрэнки. Ты должен постоять за себя.

Он кивает.

– Джексон Коул издевался над тобой сегодня?

Аарон смотрит вверх, слезы дрожат на его ресницах.

– Нет. Он не пришел в школу. Ты сделала то, что обещала?

– Я поклялась на мизинце, верно? Не волнуйся. Я позаботилась об этом. Он больше не будет тебя беспокоить.

Аарон вытирает сопли, капающие из носа, рукавом рубашки. Огромная ухмылка, которую он мне дарит, делает все это стоящим. Я бы сделала то же самое еще сто раз, невзирая на последствия.

Я включаю кран и начинаю мыть посуду. Я едва успела отмыть первую кастрюлю, как Аарон вскрикивает.

Развернувшись, хватаю Фрэнки за руку.

– Ты опять его пнул? Что я тебе только что сказала?

– Да пошла ты, Сид Ней!

– Заткнись! Хочешь разбудить маму?

Слезы блестят в уголках его глаз.

– Ты делаешь мне больно!

Осознав, как сильно я стиснула его руку, отпускаю ее, но недостаточно быстро. На верхней части руки Фрэнки появляются четыре красных полумесяца. Чувство вины пронзает меня, острым лезвием вонзаясь прямо между ребер. Я только что облажалась. Опять.

– Прости меня. Я не хотела этого. Фрэнки, я..

– Сидни! – Мама стоит в луже солнечного света в дверном проеме кухни, ее ночная рубашка туго обтягивает ее тучное тело. Каштановые волосы вьются и липнут к шее. Ее лицо опухло, глаза стеклянные, расфокусированные. – Что это за шум? Кажется, я просила вас вести себя тихо.

Я сжимаю и разжимаю кулаки по бокам. Злость вытекает из меня, и внезапно я чувствую себя очень, очень усталой.

– Тебе лучше вернуться в постель, ма. Ты же знаешь, что тебе нехорошо.

Не хочу, чтобы мальчики видели ее в таком состоянии. Я беру маму за руку и веду ее по узкому коридору обратно в спальню.