– Ты обижаешь мальчиков?

– Нет! Я имею в виду, это случайность. Мне просто… мне жаль. – Я должна быть лучше. Я должна контролировать гнев, который поглощает меня изнутри. Я не могу позволить ему коснуться их. Это моя работа – заботиться о братьях, защищать их. Никто другой этого не сделает.

– Все, о чем я просила, это немного тишины и покоя. – Ее голос хрипит. Она ложится, и я накидываю одеяло на ее полные ноги. – Ты даже это не можешь сделать нормально?

Я вздрагиваю. Не хочу, чтобы ее слова задевали меня, но они все равно жалят. Они всегда жалят.

– Я стараюсь, ма. Хорошо?

На тумбочке валяются использованные салфетки, бутылочки «Адвила» и «Тайленола» и полупустые стаканы пива. Телевизор включен, как всегда. Я поднимаю стаканы с пивом, удерживая их в руках, чтобы не расплескать. В памяти всплывает мамин смех, давным давно. Помню, как сидела рядом с ней за кухонным столом и рисовала, пока она занималась рукоделием или вязала мне шарф из шерстяной пряжи, которую позволила мне выбрать самой. Эти воспоминания такие давние, что уже помутнели.

– Как думаешь, твой отец будет дома сегодня вечером? – Она с надеждой смотрит на меня, как будто мой ответ может исполнить ее желание.

– Не знаю. – Я направляюсь к двери, переступая через несколько куч грязной одежды. Ненавижу запах этой комнаты, пропитанный потом, алкоголем и чем то еще, чем то затхлым и немытым. – Ты знаешь Фрэнка. Он то приходит, то уходит.

– Его нет уже несколько недель. Я пишу ему, а он никогда не отвечает. И не смей называть его Фрэнком. Уж тебе ли не знать. Ты и твой умный рот.

Я стою в дверях и смотрю на небольшой холмик ее живота.

– Тебе нельзя пить, ма. Ты беременна.

Взгляд мамы останавливается на телевизоре.

– Как только твой отец вернется домой, я перестану. Пара рюмок – это нормально. Все так делают. Фрэнк знает, как мне одиноко, когда его нет.

– Как скажешь. Слушай, я сегодня потратила все свои чаевые на продукты. Счет за электричество и воду должен быть оплачен в конце недели, – произношу слова медленно, с терпением, которого не чувствую. Я хочу вывести ее из ступора.

– Твой отец привезет деньги, когда вернется.

– Кто знает, когда это будет? Он всегда уезжает из города и оставляет нас ни с чем. – Он исчезает, мама ложится в свою постель, и все остальное остается на мне: счета, мальчики, готовка и уборка. Но даже если так, Фрэнк уехавший всегда лучше, чем Фрэнк здесь, с его нравом, его дыханием как от пепельницы и косым взглядом.

Она хмурится.

– Посмотри на себя, ты всегда говоришь о нем плохо. Ты пытаешься расстроить меня еще больше?

– Нет. Я пытаюсь сказать тебе, что мы на мели.

– Тогда мы позвоним тете Элли. Элли богата. Ну, достаточно богатая. – Она кашляет и вытирает рот о ночную рубашку. – В ее доме больше ванных комнат, чем у нас спален. Она могла бы дать нам немного, могла бы, но она никогда этого не делает… самодовольная старая карга. Она всегда считала себя лучше нас.

Тетя Эллен живет где то в Огайо. Я не видела и не разговаривала с ней много лет. Она практически отреклась от моей матери, когда та вышла замуж за Фрэнка, как и остальные члены ее семьи. Была одна или две напряженные встречи. Я помню, как бегала по коричневой травяной лужайке с парой значительно старших кузенов. Помню, как ободрала колено.

Мама делает глоток из фляжки, которую спрятала где то в кровати рядом с собой.

– Ты навредишь ребенку. – На этот раз я говорю тверже.

Ма просто игнорирует меня.

– У нас все будет хорошо. Фрэнк вернется домой. Он всегда так делает.

Я вздыхаю. Пытаться вразумить ее бессмысленно.