– Зачем ты это делаешь? – спрашивает она, глядя на меня в отражение зеркала.

– Я могу спросить у тебя то же самое. Это ты спустила на меня свою шавку.

Она закатывает глаза.

– Что? Ты имеешь в виду Марго? Ты сама навлекла это на себя. Думаешь, никому не будет дела, если ты ударишь невинного шестиклассника?

– Невинного? Что ты куришь? Ты же всегда его ненавидела.

По лицу Жасмин пробегает что то похожее на недоумение. Она как будто совсем забыла, что я когда то знала все ее секреты. Жасмин прочищает горло.

– Неважно. Дело даже не в этом.

Она наносит свежий слой малиновой помады и поджимает губы. Я ищу что нибудь, что могу узнать, какую то ее часть, которая сохранилась с прежних времен. У нее те же тонкие, ровные брови, вмятина в центре носа, оставшаяся после несчастного случая на физкультуре в пятом классе, те же прищуренные зеленые глаза.

– Что с тобой случилось?

Она выпрямляется.

– Со мной ничего не случилось. Алло? Люди меняются.

Я хочу верить, что это Марго украла ее у меня. Хотя на самом деле мы уже отдалялись друг от друга тем летом после восьмого класса. Жасмин не понимала, почему я перестала смеяться. Почему начала вдыхать еду, как воздух, все больше и больше, столько, сколько могла запихнуть в свой раздутый живот. Почему мне нужна жировая броня для защиты. Больше всего она не понимала, почему я режу себя.

Я помню выражение ее лица, когда впервые рискнула показать ей себя. Мы лежали в шезлонгах у ее бассейна. Мои руки дрожали, когда я поднимала край плавательных шорт. Мне хотелось, чтобы она увидела меня. Мне необходимо было показать ей, что происходит внутри меня, что мои нервы разлетаются на осколки. Но я не могла произнести ни слова. Могла только показать ей, отчаянно желая, чтобы она поняла. Надеясь, что Жасмин увидит, как боль, которую я писала на своей коже, это только вершина, только начало темного ужаса, не подающегося описанию.

На ее лице, когда она увидела мои ноги, застыла смесь замешательства, шока и отвращения. Она вскочила на ноги, как будто я превратилась в таракана.

– Мама хочет, чтобы я закончила кое какие дела, – только и сказала она, заворачиваясь в шафрановое полотенце. Больше мы никогда об этом не говорили. Тогда меня в последний раз пригласили к ней домой. Несколько месяцев мы почти не разговаривали. К Рождеству мы стали чужими.

Я моргаю от воспоминаний с горячими, жалящими глаза слезами.

– Мы обе изменились.

Она смотрит на меня в зеркало, как будто тоже вспоминает.

– Да, наверное, да.

– Это не обязательно должно быть так.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Твой брат издевался над Аароном, – объясняю я, мой голос дрожит. – Вот почему я это сделала. Помнишь Аарона? Маленького чумазого мальчишку, который все время ел мелки? Сейчас ему восемь.

Она моргает.

– Это ничего не меняет.

– Джексон поставил ему фингал под глазом.

Жасмин поправляет свой кремовый свитер на плечах.

– Мне все равно, ясно? Это не моя проблема.

Я вздрагиваю.

– Просто скажи своей шавке, чтобы оставила меня в покое.

– Если ты не заметила, Марго делает то, что хочет.

– Поверь мне, я заметила. Ты должна быть осторожна.