— А ты хотела бы иметь такой портрет?

— Не-а. Зачем?

— Ну… сохранила бы на долгие годы свою молодость и красоту.

— Мне он не нужен, — рассмеялась Джейн.

— Да уж, это точно. Ты, мне кажется, очень хороший человек.

— И вовсе не поэтому: мне не нужны на долгие годы молодость и красота. Не все ли равно, в каком виде тебя положат в гроб.

— Ну есть же тщеславные люди…

— Я не тщеславная.

— Не сомневаюсь.

Ник мягко улыбнулся. Он был почти счастлив в этот момент. Он смотрел на Джейн, видел, как красиво отсвечивают медью тугие волны ее волос, как пугливы ее пальцы, как она чуть жмурится от удовольствия — вкусно. Простая радость. Как это на самом-то деле дорого: радоваться тому, что ешь вкусную еду, пьешь вкусное питье, тому, что тебе тепло, что небо сегодня ясное, что случайный прохожий подмигнул тебе, что дома тебя кто-то ждет…

Глядя на порозовевшее от «приятности» момента личико Джейн, Ник почувствовал, как и сам возвращает эту драгоценную способность наслаждаться мелочами. Глупое слово — мелочи. Нет мелочей. Есть то, что есть.

А для полного счастья Нику не хватало только одного: ему хотелось взять Джейн за руку. Но он не решался. Она ничем не показала ему, что уже можно.

— И Британи не тщеславная, — добавила Джейн. — Она просто очень энергичная и умная. Но у нее доброе сердце, и… и еще у нее талант.

— К чему?

— Вообще. Жить, наверное. Она умеет работать, зарабатывать и отдыхать. Она всегда во всем была самой первой, самой лучшей. В общем, она бриллиант…

Ник слушал внимательно, положив подбородок на скрещенные пальцы. Он пристально наблюдал за движением ее нежных сочных губ. Бывают же такие замечательные, яркие, четко очерченные губы идеальной формы — и без косметики… Спасибо тебе, матушка-природа! Спасибо за то, что есть красота — такая красота. И тебе, Господи, спасибо, за то, что есть такие нежные, светлые души…

— Бриллиант, не алмаз, потому что уже ограненный. Такому бриллианту нужна достойная оправа. Знаешь, я иногда переживаю, что она здесь, а не в Нью-Йорке. Ее место там. Но Британи гордая. Она не хотела ни перед кем унижаться, не хотела терпеть удары…

— А разве терпение не есть величайшая добродетель, которую мы и должны развивать в себе?

— Знаешь, — строго сказала Джейн, и в глазах ее блеснула… не злость, нет, скорее угроза, какая исходит порой от кошки с серьезными намерениями, — пусть этим занимаются те, кому больше нечем заняться. Британи — есть чем, у нее двое детей, которых она великолепно воспитывает, и работа, в которой она души не чает.

— А у тебя? Что есть такого? Чем занимаешься ты?

— Ай, это не важно. — Джейн так искренне махнула рукой, что Ник оторопел и не стал жать на педаль в разговоре. — Она… она сильная очень. Но ты же понимаешь, что любую женщину, даже самую сильную, легко ранить. Так вот, если ты обидишь мою сестру…

Снова кошачья угроза в глазах.

Ник улыбнулся, и угроза истаяла, словно волна прибоя — накатила и отхлынула.

— Обижать Британи ни в коем случае не входит в мои планы, — заверил он Джейн.

— Хорошо. Тогда мы будем союзниками.

И она протянула ему руку — узкую, нежную ладонь, теплую, пахнувшую ванильной пудрой. Ник бережно пожал ее. Джейн спрятала глаза — и улыбку.

— Ой! — Кажется, ее взгляд мимоходом скользнул по наручным часам. — Я на работу опаздываю!

— У тебя такой короткий перерыв на обед? — удивился Ник.