— И что у вас получилось в итоге?

— Где-то через год меня нашел парень из ее компании и сказал, что Анна попросила меня прийти к ней на похороны. Она летела по трассе куда-то в деревню, шел довольно плотный дождь, и ее на повороте вынесло на встречную полосу. А там груженая фура. Когда осматривали место аварии, то у ее восьмерки тормозного пути не обнаружили: Анна, видимо, до последнего пыталась играть рулем, уйти от столкновения. Машина всмятку, ее саму вырезали из салона. Пока суть да дело, успели приехать ее друзья из той самой деревни. Анюта ведь до места всего километров пять не дотянула. Она перед смертью успела с ними парой слов перекинуться, меня попросила на свои похороны пригласить. А умерла по дороге в больницу. С такими травмами, как у нее, ловить уже было нечего, и она об этом, мне кажется, прекрасно знала.

— Какой кошмар!

— Не знаю, я иногда даже завидую Анне. Она умерла так же, как жила, в полете. Ей даже на могилу друзья руль принесли. Знаешь, когда шофер разбивается, ему руль вешают на памятник? Вот так и у нее. Я ее иногда навещаю, когда совсем хреново становится. Цветы принесу, посижу полчасика, расскажу ей про себя.

— И сколько ей было?

— Девятнадцать. Мы с ней ровесники, с одного года.

— Такая юная…

— Да. Я ее смерть тяжело пережил. Сейчас мне кажется, что я ее все-таки любил: глупо, неумело, по-детски. Хотя между нами всегда оставалась некая дистанция, она общалась со мной только сверху вниз. Она — учитель, я — второгодник. Примерно так. Но девушка была совершенно необыкновенная.

— А почему ты говоришь, что завидуешь ей?

— Живет во мне некая суицидная жажда большой скорости. Когда летишь по трассе, понимаешь, что еще чуть-чуть, и вот он, предел возможностей и моих, и машины. Минуту идешь на этой грани, а потом думаешь: а не пошло бы оно все к чертям, и переходишь этот барьер. Это как зов высоты, когда стоишь перед открытым окном какой-нибудь высотки и смотришь вниз. Люди внизу маленькие такие бегают, смешные, а ты выше их всех. Постоянно забываешь о том, что крыльев тебе не дали, и взлететь удастся только по направлению вперед и вниз.

— Маньяк!

— Есть немного.

— Слушай, ты меня не пугай больше, ладно? Не хочу быть молодой вдовой.

— Ага, а женой, значит, уже согласна стать?

— Не лови на слове, про замужество речь пока не идет. В конце концов, мы же с тобой даже года еще не знакомы!

— Ну и что? Разве это имеет какое-то значение?

— Для меня имеет. И вообще, не дави: как созрею для брака морально и духовно, ты первый, кто об этом будет знать. А пока закрыли тему.

— Не ворчи, а то расцелую у всех на виду!

— С тебя, пожалуй, станется…

Когда они вернулись домой, то первое, о чем Наталья спросила Андрея, так это когда они снова отправятся на ретро-сходку. Он улыбнулся и ответил, что если вдруг солнце не рухнет на землю, и клубные дни не отменят, то через неделю. А потом они зажгли ночник и предались нежности. В эту ночь Наташка как-то особенно остро воспринимала близость с Андреем, видимо испугалась, что может навсегда потерять его, как он когда-то потерял Анну. Ей не было страшно сидеть рядом с ним, когда они в ночь летели куда-нибудь в ласточке на умопомрачительной скорости, потому что, во-первых, она была уверена в водительском мастерстве своего Сталкера, а во-вторых, чувствовала на уровне интуиции, что если произойдет авария, они уйдут мгновенно и вместе.