|
Маленькие руки и голые ноги по‑обезьяньи вцепились в решетку, а огромная голова повернулась к комиссару. У него было сморщенное старческое лицо, покрытое складками и глубокими морщинами, обезображенное самой природой. Оно смотрело на комиссара и было похоже на заросший мхом камень. Старик прильнул к мокрым стеклам, чтобы лучше его разглядеть, но карлик одним кошачьим прыжком исчез в глубине комнаты; окно стало пустым и темным. Наконец появился Хунгертобель, за ним две медсестры, одетые в белые, как падающий снег, халаты. Врач открыл дверцу и испугался, увидев побледневшее лицо Берлаха.
– Что с тобой случилось? – прошептал он. – Ничего, – ответил старик. – Я должен немного привыкнуть к этому зданию. Действительность всегда выглядит не так, как ее себе представляют. Хунгертобель почувствовал, что старик чего‑то недоговаривает. – Ну, – сказал он тихо, – теперь пора. Комиссар шепотом спросил, видел ли врач Эменбергера. Тот ответил, что разговаривал с ним. – Нет никакого сомнения, Ганс, это он. Тогда в Асконе я не ошибся. Оба замолчали. Снаружи нетерпеливо топтались сестры. «Мы гоняемся за химерой, – подумал Хунгертобель. – Эменбергер – безобидный врач, а этот госпиталь точно такой, как все другие, только значительно дороже». На заднем сиденье автомашины, в почти непроницаемой тени сидел комиссар, он догадывался о мыслях Хунгертобеля. – Когда он меня обследует? – спросил он. – Сейчас, – ответил друг. Врач почувствовал, что старик приободрился. – Тогда давай простимся, – сказал Берлах. – Никто не должен знать, что мы друзья. От этого первого допроса зависит очень многое. – Допроса? – удивился Хунгертобель. – Конечно, – ответил комиссар насмешливо. – Эменбергер обследует меня, а я – его. Они пожали друг другу руки. Подошли еще две сестры. Вчетвером они положили Берлаха на передвижную кровать из блестящего металла. Оглянувшись назад, он увидел, как Хунгертобель передал им чемодан. Старик вперил взгляд в черную пустоту, из которой, кружась и танцуя на свету, опускались белые хлопья, чтобы, на мгновение коснувшись его лица оставить мокрый след. «Снег не пролежал долго», – подумал он. Кровать провезли в дверь. Он услышал, как тронулась машина Хунгертобеля. – Он уехал, он уехал, – тихо пробормотал Берлах. Сзади него на ходу покачивалось красное лицо медсестры, везшей кровать. Старик скрестил руки за головой. – Есть у вас карлик? – спросил он с немецким акцентом, ибо выдавал себя за иностранца. Медсестра засмеялась. – Что вы, господин Крамер. Как вам пришло такое в голову? Она говорила на швейцарском диалекте, с акцентом не свойственным жителям Берна. Комиссар не поверив ее ответу и спросил: – Как вас зовут, сестра? – Меня? Сестра Клэри. – Вы из Берна? – Я из Биглена, господин Крамер. «Тебя‑то я обработаю», – подумал комиссар.
ДОПРОС
Как только сестра привезла его в светлое стеклянное помещение, Берлах сразу увидел двух людей. Немного сутулого мужчину в роговых очках, со шрамом над правой бровью – доктора Фрица Эменбергера. Взгляд старика бегло скользнул по нему; он больше заинтересовался женщиной, стоявшей рядом с мужчиной, которого он подозревал. Женщины возбуждали его любопытство. Ему, жителю Берна, «ученые» женщины были неприятны, и он разглядывал ее недоверчиво. Она была красива; комиссар, старый холостяк, обожал красивых женщин; с fleP‑вого взгляда он понял, что это была настоящая дама. |
