– Иди. Тебе нужно идти… на работу…

– А как же ты?

– Не беспокойся. Выкарабкаюсь. Не первый раз. Да и дочка через час дома будет – она у бабушки, но мы сегодня договорились, что пойдем в парк…

Ушел Калашников со смутным чувством тревоги и беспокойства, которого он не знал до встречи с Юлией.

Уже на подходе к скверику обернулся, посмотрел на ее окна. И успел краем глаза заметить, как на четвертом этаже, в одном из окон, мелькнуло чье-то лицо и тут же скрылось за желтыми шторами.

6

Директор ликеро-водочного завода Осташный был похож на запорожского казака с известной картины Репина: кряжистый, крутолобый, с густым красно-бурым румянцем на щеках и крупным носом "картошкой". Не хватало только длинных вислых усов да на макушке желтела ранним загаром обширная плешь.

– Очень рад, очень рад… – приговаривал Осташный, предлагая Калашникову стул.

Впрочем, особой радости от визита следователя прокуратуры он, судя по виду, не испытывал. Только многолетняя привычка администратора, пообтершего острые углы по кабинетам вышестоящего начальства и поднаторевшего выдавать желаемое за действительное во встречах с представителями закона, которые нередко клали свой глаз на вверенное ему предприятие, заставляла его вьюном вертеться вокруг Калашникова.

– Чем могу служить?

– Я к вам по поводу Басаргиной.

– Ах, какое несчастье! – всплеснул руками Осташный. "Заплачет, ей-ей заплачет…" – поневоле улыбнулся про себя следователь.

Но директор вовремя сдержал свои эмоции; тяжело вздохнув, он опустиля в кресло и нажал клавишу селектора.

– Слушаю, Демьян Федорович, – голос секретарши.

– Ко мне никого не пускать. Телефоны переключи на себя.

Калашников тем временем вытащил из кармана блокнот и авторучку; директор мельком взглянул на его манипуляции и заерзал, устраиваясь поудобней.

– Что вас интересует конкретно? – спросил он.

– Для начала расскажите, что собой представляла Басаргина как начальник цеха.

– Что-то вроде производственной характеристики? – уточнил Осташный.

– Да. Но в деталях.

– Трудно говорить… – голос директора пресекся, и он снова завздыхал.

"Притворяется или на самом деле переживает?" – думал Калашников, внимательно наблюдая за Осташным.

– Не верится… – Осташный закурил. – Как производственник Басаргина была на высоте: цех план выполнял, переходящее знамя держит, дисциплина на уровне, что в наших… специфических условиях дело довольно непростое. С подчиненными была немного резковата, но как без этого? Сейчас ведь рабочий человек совсем не тот, что был, скажем, лет пятнадцать-двадцать назад. Теперь ему зарплату повыше да прогрессивка чтоб ежемесячно, да путевку бесплатную в Сочи подавай, не говоря уже о квартирном вопросе. Во где стоит! – чиркнул Осташный ребром ладони по горлу. – Чуть что – бегут жаловаться. И в обком профсоюзов, и в райком партии, а то в газету такую бумагу сообразят, что после кошмары по ночам снятся. Тут они все свои права знают наизусть, можете не сомневаться, как свои пять пальцев… А вот ежели напомнишь таким, что прежде чем требовать, нужно, засучив рукава, подвести фундамент под эти требования, нужно поработать от души, честно да с полной отдачей, или, наконец, потребуешь этого! – тут и получается сбой: ноги в руки – и адью, уважаемые! Видали мы вас. Рыба ищет, где глубже, а человек, где денежки дармовые. Вот и вся философия. На другом предприятии, а их вон сколько в городе, все столбы в объявлениях, примут с радостью и в зарплате не обидят.