Конечно, не все такие, но случаются. К сожалению, нередко… Но у Басаргиной подобные случаи редки. Чем она брала, – а народ у нее собрался бесшабашный, один к одному, – до сих пор ума не приложу. Случалось, что и за грудки кое-кого… – крепка в руках. Доходили слухи. Но чтобы кто пожаловался – ни-ни! Уважали, значит.
– Враги или, скажем так, недоброжелатели у нее были?
– Ну как же без этого? – искренне удивился Осташный. – Женщина видная – красивая, энергичная, толковая. А для некоторых это, что нож острый. Такова уж сущность человеческой породы – любить и ненавидеть ближнего неизвестно за что.
– Кто именно?
– Это труднее… – Осташный задумался. – Впрочем, двух человек я вам назову, – оживился он. – Ее зам. Рябцев. Личность, доложу я вам, не весьма приятная, но специалист неплохой, и слесарь-ремонтник Агапкин. Тоже занозистая штучка, все время на ножах с Басаргиной.
– По какой причине?
– Не помню. Это мое упущение, – сознался Осташный.
– Дел невпроворот… вот я и дал маху. Не разобрался что и как…
"Не разобрался или не захотел разбираться? – вспомнил следователь о фотографии в кармане, но до нее черед еще не дошел.
– С Рябцевым проще, – продолжал Осташный. – Он на место Басаргиной метил, это ни для кого не секрет. Вот и цапались…
– Карьерист?
– А кто из нас не карьерист? Повышение по службе редко кому в тягость. Не так ли?
– Возможно…
"Сейчас или позже? – соображал Калашников, незаметно для Осташного прикасаясь к картону фотографии.
– Нет, рано. Слишком все зыбко. Нужно еще переговорить кое с кем. И подключить угрозыск – пусть проверят досконально. Но пробный камень запустить следует".
– И последний вопрос… – Калашников демонстративно спрятал блокнот и ручку в карман, давая Осташному понять, что вопрос особой важности не представляет. – Личного плана, скажем так…
– Готов ответить, – облегченно вздохнул директор и заулыбался.
– Как вы относились к Басаргиной? Я имею в виду неофициальные отношения. Басаргина – женщина одинокая и красотой не обделена… – Калашникова неожиданно покоробило – он почему-то вспомнил слова понятого Самохина: "… И так же, как и вы, – надеюсь, не станете отрицать? – вовсе не равнодушен к женскому полу".
– Вопрос и впрямь… личного плана… – Осташный нахмурился, видимо, собираясь сказать что-то резкое, но сдержался. – И я, признаюсь, не понял – с какой стати вы мне его задали?
– Ну что же, считаем, вы на него ответили, – поднялся Калашников. – Служба такая, – доверительно улыбнулся Осташному, – неприятные вопросы задавать.
– Но я все-таки отвечу, – директор встал и вышел из-за стола. – Я ей симпатизировал. Но не больше!
– Спасибо, Демьян Федорович! – Калашников энергично тряхнул руку Осташного.
И добавил уже у двери:
– До встречи!
От этих слов лицо Осташного вдруг закаменело, но этой метаморфозы Калашников уже не видел, поскольку вышел в приемную.
С секретаршей директора он договорился встретиться у нее дома. А пока решил заглянуть в тарный цех, чтобы побеседовать с заместителем Басаргиной и слесарем Агапкиным.
Цех поразил чистотой и каким-то домашним уютом: сверкающий кафель полов, яркие занавески на окнах, много цветов, а в дальнем конце за ажурной деревянной перегородкой тихо журчал среди камней крохотный фонтанчик. |