Директор Службы и все его гости отключились. В эфире осталась только невеселая мелодия из радиопомех.

Боб, повинуясь моему суровому взгляду, выплюнул не пережеванное содержимое рта обратно в пакет и, не найдя ничего лучшего, спросил:

– Герасима будить, командир?

И я сорвался. Злость и одновременно отчаяние охватило меня. Злость от Боба. Отчаяние от всего остального.

– Что, значит, будить, не будить?! – заорал я, пытаясь добраться до американца руками. Янкель испуганно вжимался в кресло и прислушивался в треск рвущихся ремней безопасности, – Может быть вы, второй номер предложите, как остановить преступника? Нет? Тогда сидите, жуйте свои плюшки….

– Пончики, – пролепетал Боб, впервые в жизни видя меня в столь необузданном командирском гневе.

– Да? – немного остыл я, – Дайте‑ка взглянуть. Ого! Да они посыпаны пудрой?! Неплохо. Знаете что, второй номер. Разбудите‑ка Герасима. Нет, пончики оставьте здесь. Это приказ.

Боб, чуть не плача, расстался с пакетом и поспешил в спальный отек. А я почесал нос, стер пыль с мониторов, пожурил Милашку за отсутствие чистых подголовников, почитал газеты, поглазел в окошко. Много чего сделал. Так что к возвращению второго номера пакет с пончиками был пуст.

– Истек срок годности, – сообщил я американцу, который полез под кресло в надежде отыскать потерявшиеся продукты, – Выкинул я их. Милашка, подтверди.

– Эу‑у, – неопределенно промычала спецмашина, не желающая чисто механически, не разобравшись, становиться на чью‑либо сторону.

Боб, странно так посматривая на меня, вытащил из кармана платок, обтер вспотевшую от перенапряжения шею и завязал на мокрой тряпочке здоровый такой узел.

– На сыром зря, – прокомментировал я упражнения второго номера в вязании, – Потом захочешь, не развяжешь.

Боб ничего ответить не успел, хотя и пытался, так как в это время в кабине появился заспанный Герасим.

Специалист в неведомо каком поколение, Герасим одним взглядом окинул все сорок протертых мною мониторов, пролистал присланные копии переговоров с Директором и аккуратно отложил в сторону голубиную почту от заведующей детсадом. Он понял все. В его постоянно думающих мозгах нарисовалась картинка, где сотни и сотни ребятишек кидаются в смятении под защиту одинокой и напуганной заведующей детским садом. Как стоит она, простая русская заведующая, раскинув руки, пытаясь защитить от дорожного фанатика своих воспитанников. Визг шин, последний крик и…..

– Мм, – тряхнул головой третий номер, прогоняя видение.

– Не сможем, Гера, – прошептал я тоскливо, – Не поможет ни ракета, ни снаряд, ни даже вызванный по тревоге стройбат. Не успеют они дорогу перекопать.

Герасим задумался еще на восемь секунд. Он, кстати, больше восьми секунд никогда не думает. Мозг у него такой запрограммированный, что ли?

– Мм, – третий номер стал рвать на себе волосы и выщипывать бороду, которой очень дорожил.

– Неужели ничего нельзя сделать? – закричал я, тряся Герасима за грудки. Голова третьего номера бессильно тряслась, а сам он даже не пытался мне воспротивиться, – Неужели даже твой аналитический ум и русский характер не придумает, как остановить злодея?

– Мм, – жестко ответил Герасим, и я понял, вот теперь действительно все. Даже мой третий номер, выручавший подразделение не раз и не два, из, казалось, совершенно тупиковых ситуаций, не в силах придумать ничего хорошего. Ровно, как и плохого.

– Эх…. Гера, Гера, – только и смог простонать я, отпуская напарника, – Как же ты жить будешь после этого?

Герасим жутко покраснел и отвернулся к боковому окну, где только что промелькнул дорожный столб, сообщающий, что до точки встречи Объекта с детишками не более десяти километров.