– Михаил Спивак, – представился он. – Можно Миша.

– Александр Шибаев. Вы, наверное, уже догадываетесь…

– Господи, конечно! – всплеснул тот руками. – Это из-за скелета! Мы уже тут и так, и этак, разговоры всякие, домыслы, перебрали всех, кто тут раньше жил. Здесь когда-то был кооператив для военных, а эта дача числилась за генералом Савенко, Иваном Ильичом. Ой, да что ж это мы стоим? Заходите, садитесь. Сейчас я быстренько соображу!

– Не нужно… – начал было Шибаев, но Миша его не слушал и летел к дому.

Вернулся он минут через десять с бутылкой, стаканами, тарелками в обеих руках и полиэтиленовым мешком, который держал в зубах. Обрушил все на стол, развернул мешок, достал нарезанное сало и хлеб, споро разложил. Метнулся к грядкам, надергал петрушки и укропу, сунул под кран. Потом откупорил бутылку водки, разлил.

– Чтоб такое больше никогда не повторилось!

Шибаеву показалось, что Миша собирается выпить стоя. Но тот остался сидеть. Они выпили. Спивак крякнул. Некоторое время они сосредоточенно жевали. Потом Миша покивал головой и сказал:

– Мой отец здесь тоже получил, он в военкомате работал. Мне было лет двадцать, так генерал меня в свою компанию звал, дразнил, что я жених для его дочки. У него дочка Ляля была, красивая, избалованная. На меня, конечно, ноль внимания, за ней такие ухлестывали, куда мне, очкарику! – Он махнул рукой. – Иван Ильич видным мужиком был – здоровый, голос зычный, все костер жег, шашлыки жарил. Друзья приходили, такое братство, даже завидно было. И жена его, толстая, смуглая, из грузинок, тетя Тамико. Хорошая женщина, царствие небесное им обоим.

Его в восемьдесят четвертом, в августе, в Афгане убили. С тех пор она тут ни разу не появлялась. Говорили, болела сильно, что-то с головой. А Ляля еще долго приезжала, друзей привозила. Они здесь такое вытворяли!

– Долго – это сколько? – спросил Шибаев.

– Ну, несколько лет… Подождите… – Миша задумался.

Шибаев ждал молча.

– Знаете, я, кажется, могу назвать точную дату! – радостно заявил он наконец. – Девятнадцатого августа одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого! Точно! Девятнадцатого августа в последний раз! Я как раз женился девятого числа, и мы тут же дунули в Болгарию на Золотые Пески, вроде как медовый месяц. На неделю. А когда приехали, сразу навестили родителей, как раз яблочный Спас был, мама обед приготовила, говорит, хочу посидеть с вами в спокойной обстановке, и про заграницу расскажете. Мы им еще подарки привезли. Маме, как сейчас помню, телогрейку из белой козы, вроде жилетки, без рукавов, а отцу – бутылочку, а внутри разноцветным песком его имя выложено – Андрей. Папаня все не мог понять, как это они умудрились его имя выложить! До сих пор бутылка есть, а их уже нету. – Миша вздохнул и развел руками. – Да, так приехали мы, сели в саду. А у соседей гулянье! Музыка гремит, костер, дым столбом, искры! Как сейчас помню. Они лили в огонь бензин, чтоб лучше горело. Отец хотел пойти отчитать, но мать удержала. Говорит, не вмешивайся, не дай бог в драку полезут, они же пьяные! У Ляльки ни стыда, ни совести! Такой отец, постыдилась бы. И все! Больше они не приезжали. Учеба началась, Ляля училась в институте, не до того стало. Я спрашивал у матери, как там, спокойно? А она говорит, спокойно, никого нет с тех пор, никто не ездит. Генеральша еще раньше умерла. А Ляля вышла замуж за американца и укатила в Америку.

Миша потянулся за бутылкой, разлил по новой.

– Земля им пухом! Ивану Ильичу и тете Тамико. Говорят, в закрытом гробу генерала хоронили…

Они выпили. И Миша продолжил:

– Дача закрытая простояла года четыре или даже все пять, мебель вывезли, а потом ее купил у правления Петя Дяченко, Петр Петрович.