Осторожно переступая тела, руки и ноги, Золотинка миновала помещение и перед дверью остановилась: там, за дощатой преградой, она почуяла опасность.

Не злобу, нет… что-то другое… Холодное терпение охотника. Вот так. И, сколько можно было различить оттенки охотничьего задора, на крыльце притаились несколько человек. Не меньше двух, во всяком случае.

Золотинка лихорадочно соображала. Кого ж эти люди ожидали?.. По всему выходило, пигалика они и стерегли. Нельзя исключить, что пигалика. Четыре окна на дальней стене и то, что у Золотинки под боком, закрыты ставнями и заперты — так по всему дому. Двери напротив, по правую руку от входа, вели, очевидно, как можно предположить, в маленькие комнатки для постояльцев, одну из них занимала сейчас княжна Лебедь… Но был, может статься, черный ход через кухню, через кладовую… Должен быть.

Пока Золотинка соображала, зевающий молодец, накинув кафтан на плечи, дернул дверь — в широко распахнутый зев пахнуло свежестью ночи — и вышел, никем не остановленный. Видением мелькнуло залитое неживым лунным светом крыльцо и пропало.

Еще подумав, Золотинка оставила шальную мысль возвратиться к государыне, под ее защиту, окуталась сетью, на что ушла у нее известная доля часа, потом стащила Эфремон с пальца и обратила его в маленькую заколку с камешком. Этот пустячок нетрудно было спрятать в волосах у самых корней. Хотенчик она не тронула, поправила за поясом под кафтаном и, положившись на удачу, шагнула за порог…

Сгубил ее малый рост. Изнывающим в засаде охотникам не нужно было приглядываться в полумраке, кто вышел, они распознали пигалика тотчас, едва ступил на крыльцо — ни мгновения на раздумья! Убийственный, без малейшей жалости и расчета на крошечный рост пигалика удар дубиной по голове, удар, который должен был бы расколоть череп, — когда бы не сеть! — пошатнул Золотинку, душный покров обрушился на нее, она бессознательно рванулась, увлекая всех на пол — с грохотом, с воплями — четверо ражих мужчин не смогли удержать уже оглушенного дубиной малыша… И задохнулась немым криком: охотники сдавили, стянули мешок прежде, чем Золотинка опамятовалась. Закинутая сзади удавка стиснула горло, не в силах, впрочем, одолеть сопротивление сети, но грубое пыльное рядно запечатало лицо, ноздри, забилось в рот, Золотинка елозила по полу, задыхаясь отвратительным ворсом мешковины; ее давили, крутили, ломали, лишая дыхания, — Золотинка обмякла.

Сознание возвращалось золотыми кругами. Золотинка почувствовала, что плывет, качаясь на каких-то булыжниках. Руки и ноги ее были накрепко связаны… И вспомнила все. Кажется, ее куда-то несли. Во рту, раздирая зубы, крепко вбитый кляп.

Мучители ее знали дело и не давали коснуться земли — в беспамятстве сеть распалась, а новую, не имея возможности ни заклинания произнести, ни на ноги стать, нельзя уже было соорудить — Золотинка оставалась вполне беспомощна. Мешок на голове стеснял дыхание и мешал видеть, но слышать, Золотинка слышала и как-то так, непонятно из чего, уразумела, что оказалась в замкнутом помещении.

Здесь ее не спустили на землю, а привязали к рукам и ногам веревки подлиннее — это можно было понять по отрывистым, раздражительным, замечаниям, которыми они обменивались за делом. Веревки перекинули потом куда-то наверх… за потолочную балку, и начали выбирать их, подтягивая Золотинку все выше — случайные восклицания мучителей доносились как будто снизу. Золотинка зависла в пустоте, слегка раскачиваясь.