И это хорошо. Так легче жить. И можно крепко спать. По тому, какие розовые у вас щеки, можно понять, что спите вы крепко. Но сейчас подошел момент, когда нельзя ошибиться. Будет очень обидно, если вы ошибетесь. А?.. Верно я говорю?
— А я не понимаю ваших слов. Почему именно сейчас я могу ошибиться?
— Ну, вот: вы мне говорите правду. Я люблю людей, когда они говорят правду. Вот именно: почему сейчас?.. А потому, что сделай вы ошибку вчера — и что же? Кто бы ее заметил? Ну, подумаешь, поймали вы торговца рабами или не поймали — что бы случилось? А только бы и случилось, что Автандил не получил бы от кавказцев очередной взятки. Важное это дело или не очень? Важное, конечно, но не очень. Это я вам говорю, генерал Старрок. Но если вы упустите свой шанс сегодня — это будет важно. Это будет так уже важно, что не можно измерить. Почему не можно?.. А потому, что там миллионы. А где миллионы, там — о–о–о! В вашем русском народе говорят: малые детки — малые бедки, большие детки — большие бедки. Миллионы — это большие бедки. Вчера в Екатеринбурге убили директора Уралмаша. В восемнадцатом году там убили царя, а вчера — директора завода. А почему?.. Ну, почему убили царя — ясно. Он уже мешал тем царям, которые залезли в Кремль. Сейчас в Кремле хорошие ребята. Их не видно, но они и есть в России цари. И я их знаю. Вот что важно: я знаю их, они знают меня.
— Но вы отвлеклись: почему же убили директора Уралмаша?
— А-а… Вам еще не ясно? Я же говорил, что вы должны меня внимательно слушать. В прошлом году на счетах Уралмаша было двенадцать миллионов рублей. Это мизер. Директора никто не убивал. В этом году в его руках оказались двести сорок миллионов. Это уже много. Большие детки потянули за собой большие бедки. Директора убили.
— Меня не станут убивать! — возразила Катя, беспечно откидываясь на спинку сиденья. — Да к тому же я и не боюсь. Умирать–то когда–нибудь все равно надо. А я хочу умереть молодой. Чтобы лежала в гробу и на щеках моих был румянец. Хочу быть всегда красивой.
— Ах, Катя! При чем тут убивать? Важно другое: кому мы служим.
— Я служу государству. И вы нас так учите: хорошо служите государству.
— Да, я вас учил. Но одно дело, когда я говорю на собрании, а другое — вот теперь, когда нас никто не слышит. Солнышко вы мое незакатное! Нет у нас государства, нет. Оно было при советской власти, когда я, научный сотрудник, получал сто сорок рублей в месяц, но разве оно может быть сейчас, когда питерский недоучка Чубайс получает в тысячу раз больше, чем квалифицированный рабочий, а малограмотный грузин Шеварнадзе был в России министром иностранных дел и отдал американцам половину Берингова моря. Теперь он грузинским царем стал и решил отдать Грузию натовским войскам. А?.. Это государство?..
— А что же у нас есть? — прикинулась простушкой Катерина. — Кому же мы служим?
— Вот это разговор зрелого мужа. На Кавказе — кланы. У нас тоже кланы, но зовутся они иначе: мафии. Сегодня мы служим одной мафии, завтра другой. Это зависит от того, в чьи руки попадает Кремль. Сегодня он у меня в руках!
— У вас?
Старрок понял, что зарапортовался, хватил лишку. Сдавал назад.
— Ну… положим, не у меня. Это сильно сказано. Но моих людей там больше, чем, скажем, Автандила. Тебе надо решить: кому ты служишь? Кому выгодно служить?..
— Кому же?
— Мне! Я тебе искренне говорю и прямо: мне служи! И не попади на удочку другим.
Екатерина отвернула лицо в сторону, задумчиво наблюдала за бегущими навстречу машинами и не торопилась отвечать Старроку. Потом уверенно и убежденно заговорила:
— Вы, господин генерал, зря принимаете меня за простушку. |