Я внезапно осознаю, что все люди – лжецы. Воспоминания, они как натюрморты, написанные десятью разными подмастерьями одного художника: кто‑то благоволил голубой гамме, кому‑то нравился красный; какие‑то фрагменты резки, как у Пикассо, какие‑то насыщенны, как у Рембрандта; что‑то окажется на первом плане, что‑то – на фоне. Воспоминания – в глазах смотрящего, а два взгляда на одну вещь никогда не совпадут.

В этот момент мне очень хочется быть рядом с Софи. Я хочу, чтобы мы разулись и побегали по красному песку, хочу повисеть с ней на турнике вниз головою. Хочу послушать анекдоты, которые она сама сочиняет, никогда не утруждая себя последней, ключевой репликой; хочу почувствовать, как она жмется ко мне, когда мы приближаемся к пешеходному переходу. Я хочу создавать новые воспоминания, а не искать старые.

– Мне надо домой, – обрываю я ее.

Мама встает проводить меня, но я говорю, что не стоит. Она замирает в нерешительности, но потом все же чмокает меня в щеку на прощание. Я не чувствую между нами никакой связи.

Я выхожу через боковую калитку и иду по гравийной дорожке к своему автомобилю. В этот момент к дому подъезжает грузовик. Из кабины выходит Виктор. Мы растерянно смотрим друг на друга.

– Делия, – говорит он, – я ничего не делал!

Я молчу.

– Погоди! – Он срывает бейсболку и прижимает ее к груди, – я никогда бы не причинил тебе вреда! – заверяет он. – У Элизы больше не могло быть детей, я это знал и благодарил Господа за то, что она успела родить тебя. Я надеялся стать тебе отцом. Я понимаю, ты этого не помнишь, зато я помню превосходно.

Он смотрит на меня серьезными темными глазами, губы у него подрагивают. Он убежден в своей правоте. Я представляю, как бегала за ним и разбрасывала мелкие белые камешки у корней кактусов. В голове откуда ни возьмись всплывают испанские названия растений и животных: el pito, el mapache, el cardo, la garra del Diablo – дятел, енот, чертополох, дьявольский коготь.

– Ты была мне как родная дочь, grilla,  – нарушает он затянувшуюся паузу. – И я любил тебя исключительно отцовской любовью.

Grilla…

Я смотрю, как он сажает лимонное дерево. Мне надоело танцевать вокруг него. Я хочу уже делать лимонад! «Долго еще?» – спрашиваю я. «Довольно долго», – отвечает он. Я сажусь и начинаю ждать. Я подожду. Он подходит и берет меня за руку. «Идем, grilla,  – говорит он. – Ждать нам долго, давай чем‑нибудь перекусим». Он усаживает меня к себе на плечи, поправляет, чтобы мне было удобнее. Его руки, как бабочки, порхают у меня между бедер.

Я дрожащей рукой отпираю дверцу машины.

– Делия, ты в порядке? – с тревогой в голосе спрашивает Виктор.

– Это слово, grilla. … – Из горла вырывается лишь слабый писк. – Что оно значит?

– Grilla?  – повторяет Виктор. – Это сверчок. Такое… как это по‑английски?… ласковое обращение.

Словно издалека я вижу, как моя голова чуть склоняется в кивке.

Неудивительно, что Эрик еще спит: на часах всего девять утра. Возле него на кровати лежит пустая бутылка.