..
Сегодня ночью мне мое верное ружье служить не может. А эти бараньи ножки -
это, как-никак, двенадцать выстрелов... Ладно, довольно болтать. Вот и
солнце заходит. Приготовимся...
Он закрыл заднюю дверь фургона на засов и через деревянную перегородку
обратился к обеим женщинам:
- Если вы услышите кое-какой шум, не пугайтесь. Я попытаюсь сделать
все, чтобы вырваться отсюда.
Никакого ответа.
- Вы меня слышите, сударыня? Не бойтесь: вам ничто не грозит.
Обе пленницы хранили презрительное молчание.
- Ладно, ладно! - проворчал Клаас и ушел. - Потом посчитаемся. Клянусь,
Корнелис и Питер были правы! Черт меня побери, если я не заставлю себя
слушать! Надо было опрокинуть фургон в речку и подмочить бочонок с
порохом, хотя бы даже погибли эти две тигрицы.
Ночь наступила сразу, без сумерек. Она, как черное покрывало, свалилась
на реку, на долину, на лес. Клаас снял с себя кожаную куртку, шерстяную
рубашку, разулся. На нем остались одни только узкие рейтузы. Тогда он
вскрыл бурдюк, набрал полные пригоршни жира и обильно смазал себе лицо,
туловище, руки и ноги и даже единственное свое одеяние.
- Вот так! - сказал он. - Хорошо! Теперь, если я даже попаду в засаду,
черта с два им удастся схватить меня. Я выскользну у них из рук, как
угорь, и никакая сила меня не удержит.
Он заткнул оба револьвера себе за пояс и прихватил кривой нож, похожий
на мексиканский мачете. Затем с легкостью, какой нельзя было и ожидать от
такого увальня, он перескочил через забор и исчез, оставив фургон на
милость божью.
По мере того как он приближался к месту расположения врагов, которые
при фантастическом свете костров готовили себе ужин, шаг его замедлялся.
Клаас взял свой нож в зубы, растянулся на траве и пополз с гибкостью кота,
не дыша и производя не больше шума, чем змея, устремляющаяся в засаду. Он
прокладывал себе дорогу руками среди сухой травы так, что не слышно было,
как ломался сухой стебелек; он скользил по тропинкам, которые протоптали
дикие звери, использовал всю свою ловкость сына природы и наконец
добрался-таки до своих врагов. Одни лежали, другие сидели во круг костра и
жарили мясо, покуривая отвратительный табак, который здесь на вес золота.
Разговор шел оживленный, и говорили, разумеется, о создавшемся
положении и о событиях, которых можно было ожидать назавтра.
- Нет, вы только подумайте, - сказал один, - этот чурбан хотел бы
забрать себе весь клад!..
- Клад? А вы уверены, что он действительно существует, этот клад? -
спросил какой-то скептик.
- Да вы с ума сошли! - загремел хор оптимистов. - Все только об этом
кладе и говорят! Такое богатство! Можно было бы купить всю колонию!..
- А женщины?.. Там есть женщины, в фургоне. Когда повесим бура, мы
женщин разыграем. На ножах.
- Я предпочитаю добрую пригоршню алмазов...
- А кто сказал, что эта скотина развозит настоящих женщин? Вероятно,
это какие-нибудь голландские судомойки. |