Под это напутствие он принялся прилаживать контактки к телу пробника. Профессор Воронов, застегиваясь на ходу, вылетел в коридор, его “Безобрразие;” прозвучало где‑то вдали. Мегре взглянул на Звездарика неодобрительно, а Лили‑НООС с откровенным презрением: как распустил подчиненных!

– Незаменимый человек, – развел руками Семен Семенович. – Его тоже надо понять. Так, – он повернулся к жене поэта, – займемся вашим делом. Вы желаете забрать вашего мужа таким, каков он есть, правильно? – Та кивнула. – Чудненько. Мы вправе отпустить его “некомплектным”, руководствуясь теми же соображениями, по каким психиатры отпускают из клиник не опасных для окружающих душевнобольных. Вы сейчас с ним побеседуете, оцените, насколько он в норме и в форме, и если не передумаете, то с богом. Только выдвиньтесь, будьте любезны, вперед.

Жена поэта вышла к сетке. Служитель вкатил под “стену плача” обряженное пробное тело. Витольд Адамович игрой клавиш на панели послал в него из ЗУ “некомплектов” личность Майского

Этот мужчина не гыкал, не дергался, не выгибался – слез с носилок, вяло осмотрелся, сел на табурет, сунув руки между колен. Спереди он, надо признать, выглядел ничуть не привлекательней, чем со спины: низкий покатый лоб, так же далеко отступающий назад подбородок, маленькие глазки, широкие брови, приподнятые в каком‑то горестном удивлении, жилистая шея с крупным кадыком выносила голову более вперед, чем вверх. Единственным замечательным предметом на лице был нос – большой, лилово‑красный и бугристый. На впалой безволосой груди был овальный сизый шрам от пулевого ранения – под левым соском, напротив сердца.

– Но это не мой муж! – воскликнула женщина.

– Пробное тело принадлежит Спиридону Яковлевичу Математикопуло, сорока пяти лет, без определенных занятий, – пояснил начотдела, пожал плечами, – чем богаты, тем и рады.

Мужчина поднял голову, взглянул на сетку, молвил сипло:

– Здрасьте, чего ж это я не твой? А чей же еще?

– Вы признаете, что это ваша жена? – спросил Звездарик.

– Моя, а чья же еще? Люська, Людмила Сергеевна Майская.

– Олеже‑ек! – жена всхлипнула, приложила платок к глазам.

– А чего это ты сразу начинаешь: не мо‑ой!.. Другого, что ли, завела? Смотри мне!

– Олежек, ну о чем ты говоришь! Но тело у тебя какое‑то…

– А что? – мужчина оглядел себя. – Тело как тело. Без плавников. Без хобота. Без чешуи. Без рогов…– он снова с сомнением поглядел на свою Людмилу. – То есть я так полагаю, что без рогов. Смотри, если узнаю!.. А тело – хоть каким‑то разжился.

– Но ведь… не твое оно.

– Ну, это – было ваше, будет наше. (Начальник ОБХС обменялся взглядом с Витольдом: не понравилось обоим такое суждение “некомплекта”). Ну… так как оно ничего?–мужчина с натугой улыбнулся.

– Скажите, – Семен Семенович решил оживить беседу, – а вы осознаете, где находитесь, на какой планете – без хобота и чешуи?!

– Что значит, где нахожусь! – вяло окрысился мужчина. – Вы не той… не того. Не этого. Что вы себе позволяете? У себя на Земле нахожусь, а то где же еще!

Звездарик поморщился. Не нравился ему этот Олег Майский, психикой не нравился.

…Он не встречался с ним в жизни, видел только фотографии в журналах и сборниках (правильные черты, крутой лоб, красивая шевелюра, блестящие и зажигательные какие‑то глаза, спокойно‑ироническая улыбка… Если прибавить к этому молодость, поэтический дар и известность, то ясно, что жена должна быть от него без ума, какие там измены!), но помнил и любил его стихи: умно романтические, приподнимающиеся над обыденностью.