— Сыновья твои там? — ехидно удивилась Верка — ну, такое удивление с подковырочкой изобразила. — Когда ж приехали? И почему не дома? Шабашку ночную нашли?

— Нашли шабашку — водяру хлебать, — и, не удержавшись, я брякнул. Все ведь молодежь, вот и задружились, Мишка с хозяйкой дома в особенности. А я уж прилип, присосался к источнику, должна ведь молодежь и старших уважить… А что за телеграмма-то? — мне любопытно стало. — Взглянуть можно?

— Да, вроде, сеструха имеется у Татьяны этой, и надо ей с этой сеструхой встретиться. Вот, смотри, — и Верка показала мне телеграмму. Хоть, вроде, и не положено, но, понимай, отблагодарить хотела за то, что я ей такую смачную сплетню подарил, которую, на сорочьем-то её хвосте, повсюду разносить можно.

И прочел я:

СЕСТРА ПЛЕМЯННИКОМ ЕДУТ НЕ ТЕБЕ ЗПТ СОЧИ ЧЕРЕЗ МОСКВУ ТЧК ПРИБЫТИЕ УТРОМ ЗПТ ОТЛЕТ ВЕЧЕРОМ ЗПТ ОСТАНОВЯТСЯ ТЕТИ ШУРЫ ТЧК ЕСЛИ ПОСПЕШИШЬ ЗПТ УСПЕЕШЬ ПОВИДАТЬ СЕСТРУ ТЧК ТВОЙ ДЯДЯ АРКАДИЙ

— Что ж, святое дело — сестру повидать, — сказал я. — Ведь вся её родня в Екатеринбурге живет, в Свердловске бывшем, вон, и телеграмма из Свердловска. И видятся, небось, редко. Так что дуй, спеши порадовать.

Она и "дунула" — а я дальше колобком покатился, в другую сторону, к дому. Через поле, мимо кладбища… Минуя кладбище, у могилы "таджички" замедлил, где, оказывается, неизвестная бомжиха схоронена. Посмотрел я на эту могилу, вздохнул насчет судьбы нелепой и перевернутой, и дальше почесал.

Уже на подходе к дому меня Гришка и Константин догнали.

— Все-таки, решили сопроводить тебя, батя, — сказал Гришка. — При девках Мишку оставили, на всякий пожарный.

— Телеграмму-то Верка донесла? — спросил я.

— Донесла, конечно, — сказал Константин. — Татьяна проснулась, сама телеграмму взяла. И уже собираться начала, чтобы к ближайшему автобусу успеть. Говорит, за сутки обернуться хочет, чтобы завтра к утру опять быть здесь, потому что с документами по дому медлить нельзя.

— Ну и ладно, — вздохнул я. — Уж сутки мы перекантуемся.

А тут и к дому подошли. И сердце у меня захолодело, потому что Тузик лает, надрывается, а дверь приоткрыта. Непорядок какой-то, точно.

Я по ступенькам взбежал, сыновья за мной. Как-то забыли мы в тот момент, что в доме любая опасность может ждать, и что с бандюгами, коли они пожаловали, нам и втроем не справиться.

А как взбежали — так остолбенели.

Виталик Горбылкин, придурок, сграбастал Зинку, нож ей к горлу прижал, и не кричит, а визжит прямо:

— Не подходи! Зарежу!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Уже потом Зинка рассказала нам, что произошло.

Вошла она домой, значит, и какой-то шорох в дальней комнате услышала. Она туда — тихо, на цыпочках (сперва ей вообразилось, что это кошка залезла, и хотела она кошку по полной мерке шугануть) — а там Виталик, и по ящикам комода шарит, и по полкам, и по другим местам.

Зинка как гаркнула:

— Ты что тут делаешь, скотина?

Он сперва шарахнулся, лицом исказился, побледнел, потом ножик свой выхватил, вперед выставил и зашипел на нее:

— Тише ты, сука! Лучше говори, где ваша тысяча рублей лежит!

Но Зинку лучше не зверить.

— Ах ты, сволочь! — напустилась она на него. — Ты нам всем нагадил, под бандитов и под милицию подставил, хотя тебя тут принимали, поили и кормили, а ту ещё воровать тут вздумал, и требовать! А ну, пошел вон!

А сама глазами ищет, что бы такое ухватить, поосновательней: скалку, ухват либо кочергу.