И на том удалился, я его до крыльца проводил, да и вернулся в дом. Дверь на кухню открыл.

— Ну что, батя? — спросил Константин, а Гришка и Мишка вопросительно на меня поглядели.

— А то, — ответил я, — что надо военный совет держать. Бабы-то где?

— Все наверху, — сказал Гришка. — Мы попросили их не спускаться, пока мы не позволим.

— Вот и хорошо, — я на табуретку присел. — В общем, дела такие. Дом со всех сторон обложен, на случай, если мы выскользнуть из него вздумаем. Тогда нас как котят перестреляют. Буквально все щели и лазейки перекрыли, лейтенант видел. А если мы засядем, чтобы попытаться оборону держать, то они попробуют с наступлением темноты нас прикончить. Лейтенант все сделает, чтобы подмогу обеспечить и чтобы нас вытащить, но подмога, скорей всего, не раньше утра появится. Вот думайте. Стоит ли ради Катерины жизнью рисковать? Потому что без неё нас, может, и выпустят.

— Да что ты несешь, батя? — возмутился Константин.

— Несу то, что обязан вслух проговорить, вот и все.

Гришка плечами пожал.

— Я тут голоса не имею… сами понимаете, почему. То есть, я-то останусь, но просить вас всех жизни положить — это не по совести.

— Да не отдадим мы им девчонку! — сказал Константин.

— Пусть только сунутся, — поддержал его Мишка. — Пожить да погулять всем хочется, но они Катерину только через мой труп получат.

— Тогда и говорить не о чем, — сказал я. — Авось, и я на что-то сгожусь, и выстоим мы все вместе. А до сумерек отдыхать можете. Или прикинуть стоит, за несколько часов покоя, где у нас самые слабые места, через которые нас достать можно.

— Это мы прикинем, — сказал Гришка. Он кивнул в сторону комнаты, на угол, в котором гармонь виднелась. — А ты пока сыграл бы нам что-нибудь, для подъема души.

Я сходил за гармонью, прикинул, чего бы такого сыграть, да и опять врезал по Высоцкому, по Владим Семенычу. Его "Штрафные батальоны" запел. На второй строфе и сыновья песню подхватили:

Далеко, наверно, песня разнеслась — все бандюги, до поры затаившиеся вокруг, услышали.

Вот, думал я, наяривая. Пускай трепещут, гады!

— Вот, душевно и к месту, — сказал Гришка, когда песня кончилась. — А теперь бы что-нибудь такое, совсем без напряга.

Ну, я подумал минутку, да и "Катюшу" им заиграл.

Пока играл, гляжу, Зинка и Катерина со второго этажа спустились, тоже слушают.

Ну, я Катерине подмигнул, как дошло до слов:

Она закраснелась малость, но не очень. Напряжение в ней было, при котором и краснеть забываешь, да оно и объяснимо вполне, напряжение такое. Эвон какая гроза над нашими башками бестолковыми собралась!

— А что, бабоньки, — сказал я, — не пометать ли нам харчи на стол и не пообедать ли?

— Ты лучше скажи, чего нам ждать? — спросила Зинка.

— А чего ждать? — отозвался я, беззаботным стараясь выглядеть. Бандиты вокруг дома засели, так что выходить нам нельзя. Ждать будем, когда их милиция отпугнет. Вон, лейтенант поехал ОМОН заказывать. Так что наше дело маленькое.

— Ох, Господи!.. — вздохнула Зинка. И стала, на пару с Катериной, в холодильнике и по полкам шарить, обед собирать.

А я подумал, что, может, последний обед в моей жизни. Так что по-царски надо его провести, чтобы потом и помирать обидно не было.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

И пообедали мы на славу.