— Во-первых, — ответил Мишка, — если мы панику посеем, то они не нападут. А во-вторых, мы будем двигаться вот по этой дуге, наискосок как бы, — он показал на их плане. — Тогда мы и бандитам врежем покрепче, и всегда опередим их с возвращением, если они все-таки на дом полезут.

— Что ж, — сказал я. — Вам, как говорится, и карты в руки.

И оставил их дальше совещаться, а сам на кухню прошел, водички глотнуть, и с кухни уж, по коридорчику мимо ванной и двери в подвал, к задней двери. Попробовал дверь — заперта. А рядом с дверью, там такая приступочка, вроде полки для обуви, вот я на неё и присел, забравшись с ногами. Как раз по моему росточку получилось, очень неплохой полок.

Не знаю, сколько прождал, долго ли, коротко ли, мне показалось, что не очень долго. Только, как я и полагал, в итоге у этой двери Катерина неслышной тенью образовалась, и ключ достала, чтобы дверь отпереть.

— Слышь, Катерина, — негромко сказал я.

Она обернулась, передернувшись так, будто её током шибануло, и лицо у неё сделалось бледнее некуда.

— Дядя Яков? Откуда вы тут?

— От глупости тебя удержать, — ответил я.

— От какой глупости?.. — она еле слышно проговорила это, будто прошелестела, вся замявшись, и понял я, что в точку попал.

— От такой вот. Рассказал мне Гришка, про твои походы церковные, и что ты со священником чуть не каждый шаг сверяешь, и даже настолько к себе сурова, что и священник тебя укоряет, что помягче тебе надо быть. Ты уж извини его, что он с отцом поделился. Больше ему делиться не с кем…

— И что? — она, вроде, немножко в себя приходить начала.

— А я вот и думаю… При каких условиях девка, которая все церковные правила блюдет, "возлюби ближнего", там, "не прелюбы сотвори", в чистоте живи, и далее, что там имеется, и блюдет с гордостью и страстью, на горло этим гордости и страсти наступит и мужику отдастся?

— Так вы знаете?.. — совсем она сникшей сделалась, едва начав выправляться.

— Глаза у меня есть, соображаю, что к чему, — ответил я чуть уклончиво, не говоря, что все напрямую видел. Зачем девчонку совсем смущать? — Но ты на мой вопрос не ответила. Так я тебе на него отвечу. А при таких условиях подобная девка с мужиком ляжет, если заранее решила смерть принять. Пожертвовать собой ради других, так? И вот перед тем, как на смерть отправиться, решает она воспоминание о себе любимому оставить. Незабываемое воспоминание. Пусть помнит он, что получил самое дорогое, что у неё есть. А сама-то лишь отчаянием дышит… И, когда он ушел, выжидает она несколько времени, чтобы убедиться, что не вернется он, и что никто её исчезновения до поры не заметит, и направляется к двери, о которой все забыли. Тем более, что и заперта дверь. А у неё ключик, конечно, имеется…

— А что мне делать? — спросила она. — Видите, я несчастья всем приношу. И я понимаю, что за мной они охотятся. То ли считают, будто мне от деда какие-то тайны известны, за которые убивать надо, то ли воображают, что я — это Татьяна. Ну, что это я их враг, который им много неприятностей доставил, потому что знают, что враг их — девка, которая в этом доме сидит. А Татьяна исчезла, и я одна за двоих осталась… Что ж, если моя смерть и ей поможет, если перестанут охотиться за ней, так ещё лучше. А жизни ваших сыновей я принимать не вправе. Пусть меня убьют — тогда ведь от вас отстанут. И уцелеете вы, и снова ваша жизнь нормально пойдет.

— Глупости ты говоришь! — ответил я. — Ты пойми, они уже так бандитам навредили, что их все равно убить попытаются, выйдешь ты сейчас под пулю или нож, или нет.