– Просто не хочу тебя напрягать.
Если бы я могла сесть второй раз, я бы это сделала. Но поскольку под моей попой уже находился стул, я только развела руками.
Почему я так изумилась? Поясняю.
До глобальных проблем человечества моему другу и коллеге Теплякову всегда есть дело. Он готов часами разглагольствовать о проблеме перенаселения планеты, потеплении климата, защите окружающей среды, возврате к естественному образу жизни, нетрадиционной медицине и тому подобных модных темах. Но на проблемы конкретного представителя человечества Теплякову откровенно наплевать. И если Ванька хочет кушать, то любую мою жалобу на усталость коллега воспримет как уклонение от прямого долга. «Ты ведь женщина!» – скажет он возмущенно.
Теперь вы понимаете, в какой ступор меня загнало новое заявление коллеги о том, что он не хочет меня напрягать. И не только вогнало в ступор, но и насторожило. Поэтому я не стала тянуть и задала простой конкретный вопрос:
– Тепляков, что тебе от меня надо? Если ничего, тогда зачем пришел?
– Деньги принес.
Я страшно удивилась и, ничего не понимая, переспросила:
– Какие деньги?
Тепляков глубоко вздохнул, словно собираясь с силами перед прыжком в воду. Достал из внутреннего кармана куртки тонкую стопку долларовых купюр, пересчитал их, шевеля губами, сложил вместе, не удержался и снова пересчитал. Затем поднял на меня страдальческий взгляд и протянул доллары:
– Вот, бери. Твое.
Я взглянула в глаза коллеги, полные нечеловеческой тоски, и ужаснулась. Никто и никогда не слышал от Теплякова таких крамольных слов. Слово «бери» в лексиконе моего коллеги используется крайне редко из принципиальных соображений. А уж применить его в отношении денег!.. Нет, это что-то несусветное. Не может Ванька, находящийся в здравом уме и трезвой памяти, добровольно отдать кому-то деньги. Да еще в твердой валюте! Попробуйте отобрать кость у голодного волкодава – и вы получите слабое представление о том, что значит попросить у Теплякова взаймы. Скажу честно: в случае с волкодавом шансов у вас значительно больше!
Поэтому я очень испугалась и спросила, заглядывая коллеге в глаза:
– Ванек, миленький, что с тобой? Не заболел?
– Ты уже спрашивала! – громыхнул коллега, как Зевс. – Бери деньги, пока дают! Ну!
Чтобы не волновать больного, я деньги приняла. Правда, вырвать их из цепкой лапы художника было не так-то просто, но я постаралась. Опять-таки из самых гуманных соображений. Может, Тепляковым овладела мания раздавания денег? И ему этот процесс принесет потом облегчение?
Однако внешний вид коллеги свидетельствовал об обратном: он страдал. Ванек проводил доллары скорбным взглядом.
– Я продал твои копии, – выдавил он из себя наконец.
– Все пять? – ахнула я.
– Все пять. По двести баксов за каждую. – Тепляков тяжело вздохнул. – Вот и набежала штука.
– И ты принес все деньги мне?! – не поверила я.
– Как видишь.
Я снова развела руками. Отделила от пачки две сотенные купюры, протянула их коллеге.
– Это комиссионные, – объяснила я. – Ты работал, продавал. Двадцать процентов твои, как и полагается.
Ванек протянул руку к деньгам и тут же с опаской отдернул назад. Решительно, я не узнавала коллегу. Принять деньги Иван Сергеевич способен в любом состоянии. В том числе находясь в полном параличе.
– Ты мне их сама даешь? – уточнил он. – И жаловаться не будешь, что я их у тебя выпросил?
Я только пожала плечами:
– Ты с ума сошел. Кому мне жаловаться?
Ванек шмыгнул носом, почесал в затылке и все-таки решился на привычное для него хамство:
– Да ладно тебе! Обзавелась покровителем! Наехала, как на последнего лоха…
– Ванек, я ничего не понимаю. |