|
Ключевое слово здесь: четырнадцатилетняя. По дороге в Нью-Йорк Марина рассказывала, как недавно, когда она ездила со школьным оркестром на выступление, один из оркестрантов разжевал батончик с мюсли, бросил его в блевотный пакетик и залил апельсиновым соком: чтобы больше походило на рвоту. Она находила это ужасно смешным. Когда мы подъезжали к нашему отелю на Таймс-сквер, Марина заметила на другой стороне улицы свой любимый магазин одежды: — Ого! Трехэтажный! Как-то вечером в отеле мы сели в лифт с коробками пиццы. Там оказалась еще одна пара, и у них тоже была пицца, так что, поднимаясь, мы болтали о пицце. — Фу, какой облом! — сказала Марина, едва мы вышли из лифта. И эту девочку я собиралась вести в магазин свадебных платьев. Ребенка. Неуклюжего, красивого ребенка. Наш визит в «Кляйнфелдс» был согласован за несколько месяцев вперед: я долго продумывала детали, уговаривая менеджеров, убеждая работников магазина позволить нам прийти и примерить несколько платьев, несмотря на то что мы ничего не покупаем. По мере приближения поездки я все спрашивала Марину, волнуется ли она. — Ага, — отвечала она своим высоким писклявым голосом, которым говорила всегда, когда была в чем-то неуверена. — Конечно, мама, — говорила она, пожимая плечами. А вот насчет тату-салона она трещала не переставая. Да, Марину больше привлекала перспектива (почти реальная) нарисовать у себя на лодыжке василек — символ того, что ее мать борется со смертельным недугом, — чем примерить несколько отстойных свадебных платьев за десять тысяч долларов каждое. Неловкая, прекрасная, любимая. Утро пятницы было зарезервировано за «Кляйнфелдсом». Стефани и Марина договорились с транспортной службой, чтобы они провезли нас двадцать пять кварталов: нам подали навороченный фургон с лифтом и площадкой для инвалидных колясок, хотя я прекрасно могла еще встать с кресла и пройти несколько шагов до обычной машины — с чужой помощью, конечно. Электрические ворота открылись, пандус опустился, водитель закатил меня внутрь, пристегнул какими-то ремнями, как Ганнибала Лектора, закрыл борт и вернулся в кабину. — Можно подумать, я везу тебя в собачий приют! — сострила Стеф. Я тоже посмеялась. Я знала, что если начну плакать, то уже не остановлюсь. Всю поездку Марина поворачивалась и смотрела, как я там. — У тебя все в порядке, мам? — Все прекрасно, — отвечала я. Возле «Кляйнфелдса» меня выгрузили на тротуар, как какой-то контейнер. Мы проехали по шумному, людному, заплеванному городскому тротуару — над головой громоздились какие-то леса, в воздухе отчетливо пахло марихуаной — и въехали в мечту. Цветочные консоли в несколько футов высотой. |
